Я ложусь головой на стол и засыпаю. Мне снятся золотые горы осенних листьев, сдуваемые ветром. Ураган из сухих листьев, когда-то составляющих горы до небес, проносится мимо меня и рассыпается в пахучую пыль.
— Опять бессонница? — будит меня девичий голос.
Риша склоняется надо мной, гремя жемчужными бусами. Она пахнет ананасами и пеплом. В руках бумажка в крупную клетку. Я пытаюсь прочитать отрывки строк. Кажется, что-то про корабли.
— Что это такое? — спросила я.
Она достает зажигалку и подносит к листу. Тот вспыхивает огненным цветком и рассыпается в черный пепел в её побелевших пальцах. Она бросает остатки на землю и топчет.
— Это стихи, — поясняет она, — Огненные стихи.
— Поэтому ты их сжигаешь?
— Просто если их дать кому-нибудь прочитать, то они потеряют силу, — говорит она, — Единственный благодарный слушатель их — это огонь. Огонь поймёт их страсть и глубину.
— Есть что-нибудь почитать?
— «Дверь в стене» Герберта Уэллса.
— Подойдёт.
Она вручила мне книгу в потрепанной обложке. У Риши дутая жилетка, мягкие вельветовые штаны, косички с тесемками. Её называют кайфоломом. Пугливая, раздражительная, вытирает после гостей ручки двери и никогда не здоровается за руку.
— Нужна помощь? — поинтересовалась она.
— Забирать сны умеешь?
— Нет…
— Тогда не надо.
Я открываю книгу, внюхиваясь в аромат новых страниц. Она кивает и уходит. Каблучками не цокает, потому что не носит их. Сейчас на неё громоздкие резиновые сапоги с уточками.
Я читаю, дерево с любопытством склоняет надо мной ветви. Буквы сливаются друг с другом, я отчаянно пытаюсь вникнуть в смысл слов, но понимаю только половину. Но её вполне достаточно.
— Хорошая книга, — говорю я ему где-то на середине, — Мне это всё так знакомо. Только я бы дверь не пропустила. А ты?
Дерево согласно шелестит своими листьями. Парочка остается на моих плечах. Я с удивлением обнаруживаю, что уже начинают сгущаться сумерки. Всё тело затекло, особенно филейная часть. Начинало клонить в сон.
— Я тебя с утра тут вижу. Ты всё время здесь сидишь или с перерывами?
Это владелец музыкального магазина. Ненамного старше меня. Жакет, хвостик, усталый вид и папка наперевес.
— Всё время. И я не с утра сижу, — отвечаю я.
— Для меня это утро, — хмыкает парень.
— Для тебя и 12 ночи утро. Для тебя вообще любой час — утро.
— Верно. Ты очень проницательная.
Он внимательно посмотрел мне в глаза. В его глазах отражалось северное сияние. Откуда оно может быть здесь?
— Ты не с Северного Полюса пришел к нам? — спрашиваю я.
— Ага. Пингвином приплыл.
— Пингвин бы не переплыл.
— А я кита оседлал.
Он выпрямился.
— В магазин много дисков новых поступило. Зайдёшь? Ты любишь такое, — неуверенно начал он.
— Не хочу.
— Отказываешься? — вкрадчиво переспросил он, — Может, это не ты, а злой двойник, похитивший Клэр и сунувший её в подвал?
— Ты меня раскусил.
— Вот как? Тогда я пошёл спасать её.
Он махнул мне рукой на прощание и ушел. Его ботинки оставляли грязный след. Пока мы разговаривали, сумерки сгустились ещё больше, окутав город, словно большая черная кошка. Остались только поздние посетители, как правило тихие, обособленно сидящие. Внутри гремели тарелки и сновали подростки со швабрами. Кафе спешило закрываться.
Я повернулась на запад. И не увидела ничего, только темный силуэт заброшенного дома, зловеще вырисовывающегося на фоне пустыря.
Он не страшный, догадалась я. Просто очень-очень старый. И хранит много-много воспоминаний. Они накладываются друг на друга, переплетаются, как узор. Я встаю и иду к нему, словно манимая мелодией флейты, словно он — Крысолов, а я жалкий грызун.
Пустырь скалится осколками и гвоздями, усмехается ямами и арматурой, вдали к небу тянется струйка дыма и пахнет чем-то горелым. Трава мокрая, и лучше выбирать, куда вступать — могут поджидать сюрпризы вроде гвоздей, стекла или ям. Я подхожу к заброшенному дому, и он сквозит многолетним холодом. Внутри рыжий кирпич, балки, окурки, зелень бутылок и холмы мусора. Каждый, кто тут побывал, хочет оставить свой след. Чем больше и заметней, тем лучше. Следы перебивали друг друга, кричали, подразумевая пустоту или что-то большее. И попробуй выуди что-то стоящее из всей этой кутерьмы. Я не любила такие места — в них проще всего наткнуться на кошмары.
Она как комар или что-то вроде этого. Вгрызается в меня, а чтобы я не вырывался, впрыскивает наркотик. Но ей и впрыскивать ничего не надо — я бы и так отдал ей всю свою кровь. Но не чужую. Отравится ещё.
На закате море обычно превращается в малиновый сок. Было бы здорово нырнуть в него и пить, пить, пить, пока живот не лопнет, как у быка из сказки. Жаль только, что у нас нет моря. А с лужами это не прокатит. Разве можно сравнивать лужи с морем?
Стихи? О, деточка, я знаю все стихи, которые есть, и кое-какие стихи из тех, которые могли бы быть!
Понимаешь ли, когда ты с человеком видишь один и тот же сон, то это означает, что вы с ним необычайно близки. А если вы всегда видите одни и те же сны?
Они не умолкали. Голоса девушек и юношей. Как правило, молодые. Звонкие, восторженные, громкие. Болтуны.