Чёрная сказка, или История одного королевства

А Сильбина подбежала к мужу своему, однако успокоился уже тот навсегда. И горевала вдова, ибо днями Уго был добр и ласков с нею. И приснился ей сон, и вот: растянулась улыбка на лице умирающего. Молвил ей покойный муж во сне: «Не печалься понапрасну, ведь отныне я свободен и дух тот злобный пребывает вне моего тела; и душе моей не мешает также». Сказал — и испустил дух.

Деревня — она и есть деревня; сорок лет без урожая: после случая с Уго прогнали сиротку односельчане куда подальше, посчитав, что жена стала вдовой посредством убийства мужа. И попробуй людям докажи, что не могла хрупкая несовершеннолетняя девушка пойти на такой шаг. И, несмотря на все слухи, ходящие об Уго, по всей видимости, Сильбину сочли, куда худшим злом. Пошла было Меченая, куда глаза глядят, но вспомнила про одно дельце.

Оглядев украдкой последним взором дом, в котором она провела пятнадцать лет своей жизни, Сильбина пошла по тропе, ведущей на погост.

Это было старое, старое кладбище, где уже почти никого не хоронили, но где сооружали всякие колдуньи свои капища. Однако именно сюда, с краю закопали её отчима и первую мачеху — тех немногих, кто украшал золушкину жизнь ласковой улыбкой и добрым советом.

Сильбина присела у могил, но плакать не стала: она знала, что её родители (а именно таковыми она их считала) этого бы не одобрили. Тяжело вздохнув, девушка встала, но куда идти, куда держать путь — понятия не имела.

От погоста тропинка вела в густой дремучий лес — тот самый, где когда-то охотился сам король. Ныне лес разросся молодой порослью, став ещё гуще. Байки шли о нём, недобрая молва; никто здесь больше не охотился, обходили за версту.

Едва войдя в лес, Сильбина сразу поняла, что не одна: сзади какое-то пыхтение, тяжёлое дыхание.

— Кто здесь? — Не оборачиваясь, спросила она.

Вместо ответа кто-то грубо сгрёб её в охапку и потащил вглубь леса, на опушку — там попросторней, посветлей.

Очнулась сиротка в каком-то тёмном, сыром и унылом чулане. Воздух тут был несколько спёрт, поэтому Меченая, и без того страдавшая астмой, попыталась выбраться наружу. Каково же было удивление и облегчение, ведь дверца оказалась незапертой!

Ведомая типичным женским любопытством, Сильбина вдруг наткнулась на следующую картину: раннее утро, чья-то широченная спина и какие-то земляные сугробы. Лопата. Топор. Брёвна…

— Холмики видишь? Это мои предыдущие жёны. — Донёсся ей басок, и сиротка поняла, что чутьё для некоторых как второе зрение.

— Чем же они тебе не угодили, незнакомец? — Робко, нерешительно и в то же время достаточно твёрдо и без боязни поинтересовалась изгнанница.

— Они задавали слишком много вопросов, на которые я не знал ответов.

— Кто же ты? — Наморщила лоб Сильбина, глядя на детину снизу вверх.

— Я-а-а кто-о-о??? — Разворачивая своё туловище, рявкнул вдруг тот. — Это ты-ы-ы кто-о-о??? Жить надоело? Какого чёрта ты делаешь в моём лесу — не заплутала ли часом?

Кошмар, но перед девой возвышался великан-циклоп, с единственным глазом посредине морды. А всюду валяющиеся обглоданные кости да размозжённые черепа подсказывали и то, что циклоп этот ещё и людоед.

— Меня ты тоже съешь? — Взволновалась она.

— Посмотрим на твоё поведение. — Сухо пробормотал людоед.

— Как тебя звать-то?

— Тугодум.

— Это я уже, кажется, поняла. А имя у тебя есть?

— Это и есть моё имя! — Рассвирепел тот. — Людоед Тугодум к вашим услугам… Точнее, ты к моим — вечером я приду свататься, так что пойду-ка я, да и запру тебя опять в чулане.

Сильбина про себя улыбнулась — в прошлый раз Тугодум тоже её «запер»; вот и сейчас он стоял, почёсывая затылок — что же он намеревался сделать?

Всё же вечерком людоед не преминул заглянуть в чулан.

— Я пришёл разбираться! — С букетом свежесобранных полевых цветов ворвался Тугодум к «невесте». — Кто в тереме живёт? Кто в невысоком живёт?

Судя по всему, циклоп изрядно выпил, ибо еле держался на своих тумбовидных столбах.

— Теперь ты моя жена! — Заявил Тугодум и полез к перепуганной сиротке, дабы заняться близостью; подмял под себя тело молодое, рассыпчатое, упругое и податливое, но отчего-то передумал, фыркнул и ушёл восвояси, ночевать на сеновал, бормоча при этом что-то весьма недружелюбное, ругаясь самыми ненадёжными словами. Та, попятившись, было к стене, с облегчением вздохнула, а пот лил с неё градом.

Наутро Тугодум потащил жену на кухню завтракать. Насупил брови, видя, что Меченая ничего не ест, а ведь наложил он ей полную тарелку.

— Ешь! Чего не ешь? — Возмутился людоед. — Ну и не ешь. Только смотри: приложу и кулаком, и крепким словцом.

Только Тугодум принялся грызть кусок мяса, как его самым наглым образом прервали.

— Руки перед едой необходимо мыть. — Заметила Сильбина.

— А как это? А что это? А надо ли? — Посыпались вопросы.

— Ой, горе ты моё луковое…

Научила дева Тугодума правильно себя вести; в доме и везде кругом убралась. Чисто и свежо теперь в его логове.