Чёрная свеча

— Надёжный вы человек, Пидорко: в вас невозможно ошибиться. Кстати, для чего у вас голова?

— Соображать должна! Гы-гы!

— Попробуйте этим заняться, чтобы не беспокоить меня по пустякам.

— Поняв, товарищ лейтенант!

Козырнул старшина и чётко замаршировал по коридору. Через несколько минут из торчащей в потолке трубы в камере заключённого номер 753 хлынула ржавая вода. Старший надзиратель открыл глазок, крикнул в приподнятом настроении:

— Охладись, придурок лагерный! Будешь знать, как стену дубасыть! Гы-гы…

* * *

Ключ поворачивается в замочной скважине, делает оборот, но почему-то замирает. Он должен повернуться ещё раз, и тебе прикажут нести парашу. Девять шагов по жёлтой кишке безлюдного коридора. Выплеснул содержимое и вернулся в сопровождении молчаливого охранника. Всё знакомо. Или войдёт старшина, последует команда: «Лицом к стене!» Тебе сунут под колени расшатанный табурет.

— Повернитесь! Руки за спину!

Парикмахер из крымских татар, с лицом, на котором плясала старая ведьма, будет крушить тупой бритвой недельную щетину. Кажется, татарин специально не точит её: ему нравится наблюдать за мутнеющими от боли глазами клиентов. Садист!

Он ничего не угадал.

— Лицом к стене! Смирно!

За спиной шелестят бумаги, голоса звучат по-деловому, без сильных интонаций. Должно быть, большое начальство.

— Где карточка 753-го?

— У начальника тюрьмы, товарищ генерал.

— Пусть Челебадзе принесёт её сам.

— Слушаюсь, товарищ генерал!

Шаги усыхают за дверью. Кто-то задержался. Кажется, Казакевич. Он говорит — голос его не всегдашний, а ближе к человеческому:

— Не шевелитесь, Упоров. Вы находитесь здесь, как шпион. Постарайтесь корректно объяснить генералу. И забудьте наш разговор.

Дверь встала на место. Ключ сделал положенные обороты. Заключённый прижался лбом к стене и немного погодя сообразил — у него появился шанс. Неужели?! Он стал потным, словно стоял перед огнедышащей топкой и жар обнимал его огнедышащим вихрем.

— Ну, Господи…

Потёр виски, пытаясь восстановить душевное равновесие.

— Стоять смирно!

— Зураб Шалвович, доложите ситуацию по 753-му.

Челебадзе помедлил, наверное, нарочно, чтобы дать понять всем — его не пугают генеральские погоны. Он начал говорить чуть с юмором, как за обеденным столом:

— По картотеке он — шпион, но по жизни — дурак. Верно я говорю, 753-й? Молчит восьмой месяц, стену кулаками бьёт…

— Давайте по существу, Зураб Шалвович, — перебивает генерал.

— Можно по существу. Казакевич, расскажи генералу об этом подонке. Одни хлопоты с ними, понимаешь!

— Слушаюсь! — щёлкает каблуками начальник шестого блока. — Статья 58 прим. пункты 17 и 19. Провоз из Америки нелегальной литературы. Три тома Есенина, два тома Ницше и Бунин. Контакт с иностранными гражданами. И последнее — избиение начальника режима парохода «Парижская Коммуна».

— Чекиста ударил! — кончик хищного носа начальника тюрьмы лёг на щётку подкрашенных усов. — Такое должно караться высшей мерой!

— 753-й, кругом!

Заключённый повернулся и увидел, что генерал похож на корабельного повара с «Парижской Коммуны», у которого не было даже имени, потому что все, включая замкнутого испанца капитана, звали его Егорыч.

Генерал тоже был слегка кособок, но особенное сходство проявлялось в положении широко поставленных глаз, страдальчески распахнутых и одновременно грустных. Ещё он чуть-чуть смахивал на больного ребёнка.

— В чём выражался ваш контакт с иностранцами? — спросил генерал.

— Боксировал с чемпионом Лос-Анджелеса, без ведома капитана.

— С негром?! — грузный Челебадзе сразу же оживился и, забыв про генерала, ехидно переспросил: — Хочешь сказать, что дрался с негром?

— Я нокаутировал его, гражданин начальник.

— Ты?! — у Челебадзе испортилось настроение. — Он что, больной был? Ты кого хочешь обмануть?! Чемпион Лос-Анджелеса!

— Ну и что? Я сам был чемпионом Тихоокеанского флота.

Челебадзе покрутил мягкой, как подушка, ладонью у виска, словно ввинчивал лампочку, но не нашёл нужных для выражения своего состояния слов и, тем раздосадованный, крикнул, багровея плывшим лицом:

— Повернись к стене! Какой подлец! Нет, вы посмотрите, товарищ генерал: страна его боксу учила для защиты Отечества, а он чекиста… челюсть сломал! Что он тебе — негр, что ли?!

Генерал молча глядел над головой начальника особой тюрьмы, и тот вдруг осознал, что у генерала есть что доложить там, в Москве, потому-то он такой неприступный. Но Челебадзе было известно и другое: пока его полковничьи погоны весят больше генеральских.

Только зачем весь этот сыр-бор? Лучше решить дело миром…

— Много накопили хлама, товарищ полковник. Место этого уголовника — в колонии строгого режима!

Голос генерала прозвучал сурово, но всё же начальник тюрьмы уловил в нём внутреннюю дрожь от неполной решительности. Желание и возможности явно были не согласованы. К толстому грузину тотчас вернулось прежнее благодушие:

— Дорогой, враги народа не грибы, я их не собираю. Мне их присылают такими, какие они есть.

— Существует инструкция! Её надлежит неукоснительно выполнять!