Чёрная свеча

Они обнялись. И тот, который был почти свободен пошёл, заслонив на какое-то время новому бригадиру серый отвал, где по берегу мутной речки копошились с лотками зэки, и синий горизонт за двумя рядами колючей проволоки. Упоров не сумел приглушить в себе зависть к нескладно шагающему, так до конца и не понятому человеку. Хотел догнать его, пойти рядом, хотя бы до вахты. Но сдержался и стал думать о Лысом как о несчастном поселенце, ведущем стеснённую жизнь за зоной. Зависть не покинула его…

— Плохими чувствами живёшь, Вадим, — сказал тогда он вслух, — радоваться надо: одним свободным стало больше!

Радость тоже не приходила: чужое, оно чужое и есть…

* * *

…Но в общем что-то менялось, хотя бы в таких осязательных чертах лагерной жизни, как отношение к хорошо работающим зэкам. Его спросил косолапый лейтенант из нового пополнения:

— Заключённый Упоров?

— Да, гражданин начальник.

— Следуйте за мной! Вас вызывает полковник Губарь.

Зэк вытер ветошью засаленные руки и, отложив в сторону колесо вагонетки, крикнул:

— Верзилов! Проследи, чтобы к обеду тачки были готовы.

— Раньше управимся. Вазелин уже свою обкатал.

Все вроде бы продолжают работать, но глаза, однако, следят за уходящим бригадиром: вызов к хозяину — не простое событие. Губарь — человек нелюдимый, на пустой базар не позовёт. Может, вернётся бригадир и скажет: «Амнистия! Коммунизм построили!»

А, может, и не вернётся… Прошлой ночью опять воры приходили. Негрубые с виду люди. Пошептались да ушли. Не про коммунизм, поди, шептались. Заделье, значит, какое-то есть. Рисковый бугор человек. Никандра тоже не из гладких был, однако поровней нового: его угадать можно или хотя бы спросить, когда шибко невмоготу от любопытства. Этот весь открыт и ничего не видно.

…Полковник Губарь поднял глаза. Поглядел мимо зэка на портрет железного Феликса, словно сверяя будущее с рыцарем революции.

— Меня ознакомили со списками вашей бригады. Да, мы разрешили вам комплектовать её самостоятельно. И, надо признать, состав подобран грамотно, однако… некоторые фамилии вызвали недоумение у начальника режима и у меня тоже. Подойдите ближе!

Упоров сделал три шага вперёд, остановившись с вытянутыми по швам руками. В самом зэке зрело сопротивление нелепой, деревянной стойке, но он ничего не мог с собой поделать, тянулся изо всех сил.

— Вот хотя бы Ольховский. Во время войны сотрудничал с немцами, осведомитель гестапо! К тому же ему скоро шестьдесят.

— Разрешите объяснить, гражданин начальник!

Губарь кивнул.

— Ян Салич — лучший специалист по россыпным месторождениям, а вы, гражданин начальник, обещали нам в новом году технику…

— Обещал?! — полковник вытянул губы и убрал со стола руки. — С вами, однако, не разговоришься, Упоров. Допустим, он вам нужен, репутация фашистского прихвостня вас не смущает?

— Все сидим на общих основаниях, гражданин начальник…

— А Дьяков, это же смешно!

Губарь поднялся, жестом подчеркнул своё окончательное несогласие:

— Человек, живущий по законам уголовного мира. Что он будет у вас делать? Наши с вами цели и цель Дьякова диаметрально противоположны. Вы — показательная бригада! Скажите честно…

— Заключённый Дьяков встал на путь исправления, гражданин начальник!

— Я просил — честно! — Губарь взял карандаш, торцом стукнул по крышке стола. — Вы должны понять…

— Простите, гражданин начальник, — зэк говорил волнуясь, и Губарь поверил в искренность его переживаний. — Мне не обязательно вас понимать, но обязательно слушаться. Я, конечно, не смею настаивать…

— Продолжайте, продолжайте, Упоров, — кивнул начальник колонии, наверное, догадываясь, о чём пойдёт речь.

— Если бы вы попробовали меня понять. Администрация принимает решения, за которые нам, работягам, приходится иногда платить жизнями.

Губарь смотрел на заключённого с некоторым сочувствием, между ними кончилось молчаливое противоборство. Сейчас полковнику, наверное, и вправду было жалковато человека, на которого он решил поставить.

— Мы подумаем, — произнёс он вполголоса. — Говорите — встал на путь исправления? Хе! Прямо анекдоты какие-то в моём кабинете, сказки для взрослых идиотов!

— Для вас, может, и сказки, гражданин начальник, меня же просто грохнут. — Он ждал, что полковник вскочит, закричит, одним словом, начнёт доказывать ему — власть на Кручёном находится в его руках, он — Хозяин! Ничего подобного не произошло. Губарь недовольно пошевелил седыми бровями и спокойно сказал:

— Действительность, к сожалению, не всегда подчиняется закону… Хорошо, что вы не стали темнить. Тут есть ещё одна сомнительная личность.

Начальник лагеря склонил голову набок. Улыбка была где-то внутри, под мундиром с широким рядом орденских колодок на левой стороне. Заключённый, однако, чувствовал — он улыбается, иронично и не зло.

— Вы — верующий, Упоров?

— «Религия — опиум для народа», гражданин начальник. — Вадим знал, о ком пойдёт речь, затягивал время, обдумывая ответ.

— Я насчёт этого попа, как его фамилия… — Губарь глянул в бумаги. — Тихомирова. Придётся объясниться.

— Святое дело начинаем, гражданин начальник: без попа неловко.