Чёрная свеча

Бугор пережил обиду, как должное, не поменяв постного выражения лица. Он смотрел на Луку беззлобно, даже с некоторой долей грусти. Зэки делали вид, будто ничего не происходит, разве что кружка с чифиром чуть замедлила свой ход по извилистому кругу. Она миновала Упорова, точнее, он её не заметил: наблюдал за Никандрой, который продолжал разглядывать Луку. Как взрослый сердобольный человек на запущенного беспризорника, соображая, чем же ему помочь… Затем Никандра наклонился, взял хрустящие голяшки в ладонь, ногой открыл дверцу печки, бросил сапоги в огонь. Голяшки сразу выпрямились, а в теплушке запахло горелой резиной.

Бугор сказал, пряча душевное неудобствие в равнодушие будничных слов:

— Я иду на вахту подписывать акт. Бригаду поведёт Упоров.

«Хорошо, что они не сцепились, — подумал с облегчением Вадим. — Не хватало ещё драки в такой момент. Чарли был весёлым и не подлым. Год до свободы оставался. В часах походить вздумалось. Всю жизнь — в лаптях. Вкусней картошки ничего не ел, а часы ему подавай! Год — до свободы! На цыпочках бы ходил, шёпотом разговаривал…»

Он вроде бы и сам мыслил шёпотом, а от чужой, уже никому не нужной свободы заволновалась грудь. Зэк старался не думать о ней, старался увести мысли к своим невесёлым делам, но она притягивала их к себе, как будто это он потерял свободу, а не покойный Чарли.

И тогда зэк поднялся, чтобы расстаться с той напастью, перехватив кружку с чифиром, сделал свой глоток, вернув её Ключику, подал команду:

— Пойдём, ребята. Жаль, Саню помянуть нечем…

— Печку гасить будем али нет? — спросил Верзилов, натягивая на голову подшитую невыделанной кошкой будёновку.

— Подопри кочергой. Пусть горит.

Упоров поступил так, как иногда поступал бугор, нарушая технику пожарной безопасности, но сохраняя тепло для следующего утра, чтобы не начинать его с дрожащими от холода руками.

— Фёдор, — Упоров слегка дёрнул за рукав Гнускова, когда они уже подходили к вахте. — Напомни мне завтра: хочу обложить печь кирпичом. Будет дольше держать тепло.

— И дольше накаляться, — возразил Гнус, мрачно вспоминая о сгоревших сапогах.

— Я её всё-таки обложу, а ты потерпишь…

* * *

Утром произошло событие, которое администрации удалось сохранить в тайне до самого начала. И как потом думали — это был просчёт воров, не сумевших путём разобраться в кознях чекистов. Воры проспали, но страдать пришлось не только им. Ну, да лучше рассказывать всё по порядку.

…Шёл развод. Обычный, только без оркестра из-за стоящих холодов. Начальник лагеря прервал рапорт дежурного, протянул руку начальнику режима. Равнодушно выслушал его и так же равнодушно подписал протянутые им бумаги. Возможно, в том и была вся их хитрость: решить вопрос без предварительного обсуждения в течение одной минуты. Затем Оскоцкий поманил пальцем краснощёкого красавца шофёра, которому зэки писали любовные письма, тем же пальцем указал ему на вахту, куда, раскланявшись с начальником лагеря, направился сам.

Дежурный сделал положенное для серьёзного момента лицо и, поддёрнув рот к левому уху, крикнул:

— Смирно. Слушай приказ по трудовой колонии особого режима № 037. Согласно распоряжению начальника управления Западных лагерей полковника Точкина откомандировать на прииск «Ягодный» сто пятьдесят…

Над плацем пронёсся шумок, заволновались зэки:

— Трюмить гонят! Там же сучня с беспределом вперемежку.

И разрозненные голоса начали сплачиваться в тяжёлый гул протеста, из которого то и дело летели матерные крики с угрозами.

«Воры спохватились, — усмехнулся Упоров, наблюдая за тем, как идёт быстрая, слаженная работа по накалу обстановки. — Теперь буза начнётся».

Подполковник Оскоцкий поморщился, остановился. Он послушал шум, стоя с опущенной головой, и решительно вернулся назад. Подойдя на короткое расстояние к строю, произнёс без высоких интонаций, но так, что каждое слово, произнесённое им, звучало весомо:

— Прекратите истерику! Речь идёт только о специалистах, а не о разных там группировках и шайках. С ними мы способны справиться сами. На Ягодный уходят заключённые, имеющие опыт подземных работ. Кто хочет высказаться?

Ответом было молчание. Даже воры затаились.

— Продолжайте, лейтенант! Старшины, обеспечьте порядок. БУР примет всех желающих.

Подполковник ковырнул носком сапога снег, встал перед строем, сложив за спиной руки в меховых перчатках.

Дежурный начал читать фамилии тех, кто должен был уйти на Ягодный, где планировалась нарезка трёх шахт.

Упоров напрягся, сознавая, что бессилен вмешаться в событие, а оно может стать приговором, составленным по всем правилам теми, кто желал бы с ним рассчитаться за прошлые грехи. Как он не удосужился подумать об этом раньше и что-нибудь предпринять? Ведь дело-то шло именно к этому, внешне незначительному, акту, прикрывающему казнь. И надо было думать! Что же теперь, что теперь, когда до решения твоей судьбы остаются считанные секунды?

На исходе терпения, загнанный в полную неизвестность, зэк не нашёл другого утешения и произнёс: