Чёрная вдова

— Мы предлагаем, а бог располагает.

— И все же какие планы?

— Ну, через годик хорошо бы сюда, — Ярцев ткнул себя в грудь, — Героя… Поможешь, а?

— Это можно. А потом?

— И дальше рассчитываю на дружескую помощь, — хохотнул Семён Матвеевич, однако не очень смело. — Верные люди тебе небось нужны? Я имею в виду Москву.

— Хочешь честно? — посуровел Вербицкий.

— Разумеется, — несколько напрягся хозяин.

— Когда ты ещё возглавлял облсельхозтехнику, я делал заход насчёт тебя в министерстве. В кадрах обещали поддержать. А тут вдруг — бац! Узнаю, что ты теперь в Ольховке. Ну сам подумай, как я теперь буду ставить вопрос? — Увидев, что Ярцев нахмурился, он добавил: — Понимаешь, должность — не проблема, а вот прописка, квартира…

— Неужели твой министр не может снять трубку и позвонить председателю Моссовета? — с надеждой посмотрел на приятеля Ярцев.

— Министров много, а председатель один. И потом, за кого просить? Директора совхоза?

— Насколько я помню, однажды один товарищ с должности директора совхоза попал прямо в кресло министра сельского хозяйства Союза, — серьёзно проговорил Ярцев и улыбнулся. — Но я, как ты понимаешь, в министры не набиваюсь.

— Ладно, вернусь в Москву, провентилирую, — пообещал Вербицкий.

— И на том спасибо, — обрадовался Семён Матвеевич. — Что это мы все обо мне да обо мне… Сам-то как живёшь?

— Жаловаться грех.

— Понимаю, — хитро посмотрел на Вербицкого Ярцев, — значит, правда, что тебя хотят в замминистры?

— Ну ты даёшь! — хмыкнул Николай Николаевич. — Действительно, разведка у тебя работает отменно! Ведь насчёт этого и в Москве-то в курсе лишь узкий круг.

— Выходит, скоро?

— Не знаю, не знаю… — ответил неопределённо Николай Николаевич. — В ЦК решается. Только прошу тебя, об этом пока…

— Ни-ни! — приложил обе руки к груди Семён Матвеевич. — Ни одной душе!

— Даже Злате! — поднял палец Николай Николаевич.

— Будь спокоен, — заверил Ярцев и радостно потёр руки. — Поохотимся мы с тобой на славу! Гарантирую!

В Кабанью рощу добрались не так быстро, как предполагали. Бульдозер хоть и расчистил дорогу, но для сугубо городской машины, какой являлась «Лада», она была нелёгкой. Семён Матвеевич, ехавший впереди, несколько раз останавливался, чтобы помочь увязавшему в снегу сыну. Однако эти помехи никому не испортили настроения: уж больно прекрасно было все вокруг — и погода, и торжественно-величественный лес, и ожидающие впереди удовольствие и отдых.

Наконец показался домик на берегу озера, а возле него — бульдозер.

— Как в сказке! — с восторгом произнесла Вика. — Избушка, дымок из трубы и укутанные снегом ели!

Встречать их вышел Рудик. Он помог отнести в дом сумки с продуктами и снаряжение для охоты.

— Солидно, — сказал Вербицкий, когда они зашли в «избушку».

Это был огромный сруб, разделённый перегородками на несколько вместительных комнат. Самая большая — нечто вроде горницы, только вместо русской печи — камин, отделанный чеканкой. В нем яростно пылал огонь.

На стенах висели шкуры медведя и крупного лося, рога которого были прибиты над входом. На полу лежал грубый палас. Из мебели — лишь простой стол и тяжёлые стулья из толстых досок.

Рудик выдал всем тулупы и валенки, что привело Вику в восторг.

— Можем играть трагедию, — заметил Глеб, когда они облачились в тулупы.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Вика.

— По-гречески козёл — трагос, — объяснил Глеб. — В Древней Греции во время праздников, или дионисии, как их называли, актёры разыгрывали представления. Одеты они были в козлиные шкуры. Отсюда и пошло название — трагедия.

— Так это же овчина! — засмеялся Семён Матвеевич, одёргивая на сыне тулуп.

— Да? — смутился Глеб и поправился с улыбкой: — Что ж, мы можем разыграть русскую трагедию. Не в козлиных, а в бараньих шкурах.

Ярцев-старший повёл всех посмотреть баню, которая стояла на самом краешке берега. А дальше простиралось плоское блюдо озера. До противоположного берега было километра три.

— Русская баня — это хорошо, — одобрительно отозвался Николай Николаевич, осмотрев предбанник, парилку и самоварную. — А то в Москве все помешались на саунах… И что прямо у воды, тоже здорово! Попарился — и сразу бултых в озеро!

— Так и задумано, — кивнул Семён Матвеевич. — У меня тут в августе отдыхал Элигий Петрович…

— Соколов? — удивился Вербицкий.

— Начальник управления? — уточнила Вика.

— Он самый, — ответил довольный Ярцев-старший. — Был в полном восторге от баньки.

— Кстати, — сказал Глеб, — знаете, как в России многие раскусили, что Лжедмитрий чужестранец?

— Интересно, — повернулся к нему Вербицкий.

— Потому что он не любил баню, — объяснил Глеб. — Об этом писал знаменитый учёный и путешественник Адам Эльшлегер, известный больше под именем Олеарий.

— Действительно, перефразируя Гоголя — какой русский не любит баню! — засмеялся Николай Николаевич. Он посмотрел на солнце и предложил: — Ну, Матвеич, махнём в лес? А то светило скоро закатится.

— Я готов!

Взяв ружьё и приладив к валенкам лыжи, они отправились в лес, сопровождаемые возбуждённой собакой.