Чёрная звезда

Резко отстранился, коротко вздохнул и, не оглядываясь, пошёл прочь.

– Спасибо, учитель, – запоздало шепнул Славко, смахнул со щеки нежданную каплю и, ещё не очень веря в случившееся, задумчиво побрёл к себе…

В ту ночь он спал плохо, всё больше думу думал, чем видел сны. О боги, за что же ему такая честь? Вперёд старших учеников отправиться в путешествие за Силой… А впрочем, учитель всегда выделял его среди всех, любил, как родного сына. Он-то и заметил, как на плече у Славки открылся знак, похожий на звезду… Как же давно это было – двенадцать лет назад! Он теперь уже не тот юнец, что тогда был. Крылья окрепли – сумеет доверие учителя оправдать. Он дойдёт и вернётся. Вернётся настоящим кудесником…

Утром, едва окрасился небоскат, Славко уже был в пути. Ноги в крепких сапогах мягко ступали по тропе, на плечах удобно сидел мешок-горбовик, а зоркие глаза смотрели по сторонам. Могучие стволы, брызги рдеющей брусники. Грибов – несметное множество, только руку протяни да поклонись. А воздух! Густо настоянный на хвое, ягодах, зелёной лесной влаге…

Славко уверенно держал направление, поглядывал то на солнце, то на муравейники, то на мхи на древесных стволах. Ну и клубочек, подаренный Кудесником, конечно, помогал. Размотаешь ещё чуток лыка, глянешь – и всё как на ладони.

На четвёртый день пути, когда кончился домашний хлеб, он вышел к Великаньей Пяте. Она была в точности такой, как описывал Кудесник, – массивной, не понять какого камня, зеркально отполированной плитой, плотно вросшей в землю. Поговаривали, что был это верхний ярус исполинского храма, глубоко ушедшего в твердь. Ещё поговаривали, что пята эта двигалась сама по себе, будто бы под действием неведомых сил. Сделали Пяту то ли боги, то ли великаны, то ли люди-исполины. Вот так: уж имена племён забылись, память ржой поросла, а на плите – ни трещинки, ни скола, ни изъяна. И родничок, что бил из-под неё, имел волшебную силу: целил раны, гнал прочь болезни и усталость, поселял в сердце умиротворение и покой. На водопое волк здесь стоял бок о бок с ланью…

Славко подошёл к гигантскому зеркалу, нагнулся к его поверхности, глянул и обомлел – не увидел отражения. Ни себя изумлённого, ни неба, ни облаков. Ничего! Только серебрилась холодная, точно лёд, пустота. Зримое ничто. Идеальное, несмотря на пролетевшие века…

А вот зверья на водопое хватало. Ручеёк питал небольшое озерцо, и берега его хранили следы волков и лосей, медведей и вепрей, зайцев и лис. Здесь царили лад, согласие и мир. Великанья Пята и впрямь была волшебной.

«Рассказать кому – не поверят», – покачал головой Славко, почему-то вздохнул и бочком, бочком, дабы не потревожить никого, начал придвигаться поближе. Ему тоже почему-то сразу захотелось пить. Да и баклагу-то, что висит на боку, наполнить не мешало. Дорога-то дальняя, мало ли что дальше ждёт…

Он обошёл стороной кабанье семейство, появившееся из кустов, встал на колени у воды… и внезапно, уже который раз за сегодня, изумился – увидел на другом берегу белого тура-единорога. Точь-в-точь каким его описывал Кудесник. С золотистой гривой, точёными копытами и острым винтообразным рогом. Откуда бы?.. Такой тур обитать должен в дебрях, что простираются вокруг Пояса Силы, а никак не здесь. Что ему тут? Прискакал в такую-то даль водицы испить? Это умудрённый-то, ведающий что и как заповедный зверь? Да, впрямь чудеса…

Славко напился от души, наполнил баклагу и пошёл дальше.

Удивляться скоро не стало сил. Ещё тур-единорог… и ещё, и ещё… Гигантские вепри… кинжалозубые ба́бры… Зверьё, откочевавшее из родных лесов, не пряталось от человека. Более того, иные смотрели на него так, словно хотели что-то сказать…

Утром десятого дня пути Славко разбудила тишина. Не пищал в чаще рябчик, не отзывалась ему кукушка, не славили восход солнца кедровки и корольки. Казалось, лес вымер.

«Только вам, кровососам, ничего не делается, – досадливо хлопнул Славко надоедливого комара, вылез из шалашика, втянул ноздрями густой еловый дух. – Ну, поздорову, лес-батюшка. Здравствуй, новый день!»

Фыркая, умылся росой, достал вчерашнего печёного гольца с растёртой берёстой… Посмотрел оценивающе по сторонам. И когда уже почти покончил с рыбой – увидал сову. Старую ушастую ночную хищницу. Ярким солнечным днём. Она то резко взмывала ввысь, то почти припадала к траве. Стремительно описывала круги и металась зигзагами. Махала беспорядочно крыльями, теряла перья… и словно раз за разом натыкалась на какую-то препону. В полнейшей тишине пыталась преодолеть невидимую черту – и не могла.

Славко вдруг понял, что здесь была граница, отделявшая наш мир от прочих, и сова изо всех сил пыталась уйти. Куда, почему?

А ещё Славко вдруг услышал гул. Не ушами услышал. То ли сердцем, то ли душой, то ли всем своим существом. Очень слабый такой гул, едва различимый… Тем не менее от него сбивалось дыхание, холодела кровь, туманило глаза. Хотелось лечь, крепко-крепко зажмуриться, свернуться, как младенец в утробе, ибо это оказывала свой голос смерть.