Чёрное солнце (ЛП)

Декс показал рукой и пальцем в темноту джунглей за каменной статуей.

— Записи с беспилотников показывают, что нам лучше идти туда.

Пока он говорил, Джем подошёл к Нику и встал рядом с ним.

Ковбой заметил, что видящий не издал ни звука при движении — по крайней мере, он ничего не услышал. Парень был тихим, как и Блэк. Это определённо хорошо, учитывая, куда они направлялись.

И все же, глядя на этих двоих и каменную статую на краю джунглей, Ковбой ощутил укол дурного предчувствия.

Покосившись на Энджел, он поймал себя на том, что жалеет о своём решении затащить её в этот поход.

Почувствовав его пристальный взгляд, она повернулась, затем нахмурилась, заметив что-то на его лице. Когда он ничего не сказал в ответ на её вопросительный взгляд, она подвинулась ближе и поддела его локтем.

— Что? — прошептала она. — Что не так, Элвис?

Он нахмурился, затем пожал плечами, посмотрев на солнце. Затем вытащил уже мокрую бандану из кармана и вытер пот с лица.

— Ничего, — произнёс он нейтральным тоном, засовывая кусок ткани в карман своей армейской одежды. — Просто думаю, что бы ты сказала, если бы я попросил тебя вернуться в лагерь.

Уставившись на него так, словно не зная, как реагировать на его слова, Энджел издала смешок.

— Что? У тебя начинается мандраж, Элвис? У тебя?

Нахмурившись, он перевёл взгляд на тенистый проем в тяжёлой завесе джунглей.

Покосившись на каменную статую с полным ртом черепов, он посмотрел вниз с холма и поймал себя на том, что ещё сильнее жалеет о том, что Энджел с ними.

— Может быть, — признался Ковбой, глядя на неё. — Может быть, именно так.

Глава 7 Другая сторона

Не знаю, когда ситуация со мной и Блэком начала выходить из-под контроля.

Сначала был нешуточный сексуальный дурман.

И так продолжалось какое-то время.

Сексуальный дурман, имею в виду.

Теперь, думая об этом, я понимаю, что эта часть никогда и не заканчивалась — серьёзно, она только усиливалась — но в какой-то момент все переменилось совершенно в другом направлении. Как галлюцинация превращается в нечто более тяжёлое и намного более опустошающее в эмоциональном плане.

В некотором роде это был поворот в темноту.

По правде говоря, думаю, это я положила начало.

Я помню, как чувствовала раздражение Блэка, его желание, чтобы я открылась сильнее, глубже ушла в него. Он чувствовал, что какая-то часть меня все ещё прячется за щитами, и когда он продолжил указывать на это своим светом, пытаясь заставить меня открыться, я в итоге тоже это почувствовала.

И я попыталась открыть эту часть.

Я правда пыталась… возможно, именно тогда ситуация отклонилась от курса.

Как только все пошло в этом новом направлении, я уже не могла вернуть все к прежнему положению дел. После этого я вообще не могла контролировать, куда направлялся мой разум или свет. Я не могла по-настоящему контролировать своё тело. Я вообще не помню большую часть того, что я делала или говорила за тот неизвестно-насколько-долгий период, что длилось это безумие между нами.

Я помню лишь самые яркие моменты, особенно напряжённые или постыдные — моменты, при мысли о которых мне хотелось заползти в нору и сдохнуть.

Позднее, конечно, я вспомнила все.

Блэк сказал мне, что где-то слышал, что видящие помнили каждую секунду их связующего времени наедине, даже если в тот момент они были совершенно не в себе.

С другой стороны, видящие в целом помнили слишком много.

Однако в гуще всего этого выделялось только несколько вещей.

Пока я открывала эту часть своего света, я разрыдалась.

Не знаю, как долго я плакала, но казалось, что прошло много времени. Такое чувство, будто это длилось часами, днями… неделями. Я плакала, пока Блэк не запаниковал, утратив контроль над своим светом, потому что он не мог меня утешить, приободрить или хотя бы относительно успокоить. Я плакала, пока не стала задыхаться, пока не заболела грудь, пока я не устала плакать и не начала засыпать.

Блэк окутывал меня своим светом, стараясь дать мне своего рода безопасное пространство, заверить меня, окружить любовью и защитой.

Все, что он делал, лишь сильнее меня расстраивало.

Как только он осознал, что он, то есть сам Блэк, отчасти служил тому причиной — а может, даже главной причиной, по которой я плакала — его паника усилилась, превращаясь в совершенный ужас.

Затем все хлынуло из меня.

Все.

Вещи, в которых я не хотела признаваться даже самой себе, полились из меня сплошным потоком.

Не думаю, что большая часть этого прозвучала словами. Это выходило образами и мыслями, эмоциями и воспоминаниями, окрашенными импульсами мощных чувств. При этом стена между нами сделалась физически осязаемой и пористой как потрескавшийся камень.

Я осознала, что стена — это я.

Блэк был прав с самого начала; стена между нами была мной.

Я не доверяла ему.

Он полностью утратил моё доверие, которое изначально не очень-то существовало, учитывая, какая паранойя у меня развилась из-за его прошлого, особенно с женщинами.

История с вампирами буквально сокрушила все.