Чёрному, с любовью

Я почувствовала, как к лицу приливает жар.

— Прости. Никто мне не сказал.

Ярли шутливо-укоризненно щёлкнула языком, отпустив руку Мэнни. Подойдя прямиком ко мне, высокая видящая — которая, как я всегда считала, походила на модель с подиума — тепло обняла меня и крепко прижала к груди.

— Мы тоже рады тебя видеть, Мири, — сказала она, улыбаясь и целуя меня в щеку. Отпустив меня, как только я почувствовала импульс лёгкого раздражения от Блэка, она повернулась и обняла самого Блэка. — Тебя я тоже рада видеть, брат. Сильнее, чем могу выразить словами.

Блэк выглядел слегка опешившим.

Он обнял видящую в ответ, выражение его лица сменилось с недоумения до почти растроганного вида.

Когда Ярли отпустила его, Блэк улыбнулся ей по-настоящему.

Эта улыбка выглядела искренней.

— Я слышал, что мне за многое нужно поблагодарить тебя за время моего отсутствия, сестра, — пробормотал он. — Тебя и остальную часть твоей команды. Мне не терпится услышать всё в деталях.

Я взглянула на Блэка, вскинув бровь.

Это было… запредельно официально по его меркам.

Я вынуждена была предположить, что это фишка видящих — может, просто базовая вежливость видящих, а может, это также как-то связано с её возрастом. Блэк говорил, что видящие вроде как заморачиваются с возрастом и уважением к старшим, а она предположительно на несколько сотен лет старше него… вопреки тому, что она выглядела на тридцать с небольшим, а он был её начальником.

Отвернувшись от Ярли, Блэк повернулся и крепко обнял Мэнни, грубовато похлопав индейца по спине.

— Выглядишь стариком, Мануэлито, — парировал он, шутливо нахмурившись и отпустив его. — Ты меня напугать пытаешься?

— Ага, — проворчал Мэнни, покосившись на Ярли. — Ну, маловероятно, что положение дел улучшится, брат. Я продолжаю твердить ей это, но она не слушает.

Ярли ткнула его под ребра, улыбаясь.

В этой улыбке было столько мягкости, что я невольно тоже заулыбалась, глядя на этих двоих вместе.

Они оба выглядели влюблёнными по уши.

Затем я увидела, как Мэнни окидывает меня повторным чуть прищуренным взглядом, как будто изучая. Он вроде собирался заговорить, затем взглянул на Блэка, наградил его не самым деликатным и явно предостерегающим взглядом, а также едва уловимым качанием головы.

Я не спрашивала.

Я всё равно более-менее знала.

Я знала, что Блэк уже какое-то время улавливал от меня некоторые вещи — практически с тех самых пор, как мы покинули Европу. Он пока что ничего не говорил мне прямым текстом, но я время от времени ощущала это в его свете.

Я знала, что он беспокоится обо мне.

Я знала это и ощущала лёгкое чувство вины… я просто не знала, что ему сказать, чтобы он почувствовал себя лучше. Я не знала, что именно со мной не так. По правде говоря, я сомневалась, что знала больше него, учитывая, как пристально он следил за моим светом.

Я всё время ощущала тошноту.

Я ощущала тошноту, я не спала, я с трудом могла сосредоточиться.

Боль становилась хуже, и во многом она не походила на сексуальную боль или что-то связанное с Блэком.

Я знала, что это как-то относится к Нику.

Я не знала, что именно, помимо беспокойства за него и тяжёлого ужаса от того, что какая-то часть меня уже знала, куда приведёт его след. Я знала, что большая часть меня ещё не готова посмотреть этому в глаза, и тем более принять это. И Блэк знал это на каком-то уровне.

Моя неспособность разобраться с этим или, честно говоря, посмотреть в лицо реальности — наверное, одна из причин, по которой он не принуждал меня к разговору.

Я приходила в ужас от того, что какая-то часть меня уже знала — Ник мёртв.

Я ужасалась тому, что видящая во мне каким-то образом уже знала это наверняка, а не просто как статистическую вероятность.

Я была в ужасе, потому что в некоторые ночи, пока я лежала и смотрела в потолки незнакомых номеров отеля, смерть Ника была единственным, что казалось мне логичным.

Единственным, что хоть отдалённо казалось правдивым.

Я знала, что Мэнни, наверное, увидел на моём лице что-то, зеркально вторившее тому, что Блэк ощущал и видел в моём свете. Мы вчетвером всё ещё стояли там, Мэнни слегка хмурился, словно ещё не принял решение — как вдруг с другой стороны меня обняли руки и стиснули меня в крепком объятии.

Я ощутила аромат знакомого парфюма, узнала сами руки, и ещё не успев осознать свои действия, я развернулась и обняла Энджел в ответ так крепко, что сама не могла дышать.

Она хотела поехать с нами.

Она так сильно хотела поехать с нами.

После Нью-Йорка это была самая сильная ссора между ней и Блэком.

Думаю, я большую часть их спора пробыла в каком-то оцепенении — к сожалению, это случилось сразу после того, как я по-настоящему осознала пропажу Ника и поняла, что Брик не заявится внезапно, и не скажет, что по какой-то бредовой причине решил увезти Ника на Пхукет, и не вернёт его живого и здорового в течение часа.

Эта иллюзия разлетелась вдребезги к тому времени, когда Энджел сцепилась с Блэком по поводу того, кому стоит ехать с нами в Европу.

В то время мне было всё равно, кто поедет.

Я просто хотела поехать.

У Блэка имелось весомое мнение.