— Что? — не выдержал напряженного молчания раб.
— Он тебя купил, — Тордо кивнул в сторону отакийца.
— Что? — Уги отшатнулся.
— И хорошо заплатил.
— Это как?
— Ты теперь его. Иди.
Парень не шелохнулся.
— Иди! Чего встал, Праворукий, — прорычал Кху.
— Погоди, — Уги вдруг осенило, — я же ни слова не знаю по-отакийски.
Судовладелец повернулся к вельможе и что-то тихо сказал на его языке. Тот махнул рукой — все равно. И тут Уги, гордо выпрямив спину, посмотрел на всю троицу надменно и с явным превосходством:
— Условие — или я уйду не один, а вон с тем доходягой, — махнул головой в сторону Гелара, — или дайте мне, наконец, спокойно выспаться. Завтра опять в море.
— Какие еще условия? — начал Тордо.
— Иначе сбегу! Так ему и переведите. Вы же не хотите потерять дружбу такого знатного вельможи из-за беглого раба? К тому же тот худой и дня не протянет на обратном пути. У него две дороги — либо со мной, либо на дно. Второй вариант для вас убыточный, а от первого получите пару лишних медяков. К тому же доходяга отлично говорит по-отакийски.
Тордо задумался — слова этой деревенщины не были лишены смысла — затем что-то сказал отакийцу. Тот поначалу опешил, но внимательно выслушав купца, согласно кивнул, вынимая кошелек.
— Эй ты! Подойди сюда тоже, — Кху махнул пухлой рукой Гелару.
Он лежал на деревянной кровати, в настоящей постели, которая пахла цветами и свежестью, и не мог поверить в удачу — он и северянин теперь слуги состоятельного отакийского вельможи. Не рабы — рабства в Отаке нет — свободные слуги. И у каждого, пусть и маленькая, но своя келья — кровать, стол, табурет. Не велика роскошь, но все же не железная цепь, тяжелое весло и убийственное солнце.
«Пути Единого неисповедимы, — Уги вспомнил непонятные для него слова Гелара, — воистину неисповедимы».
Тихо скрипнула дверь, и в проеме показалась человеческая фигура. Уги напрягся. Тень подплыла ближе, и парень ощутил сильный пьянящий аромат, такой, как был тогда в купальне. На его грудь легла мягкая нежная ладонь, коснулась живота и стала медленно спускаться к бедрам. Страстно обхватив его мужское достоинство, женщина пылко прошептала:
— Я много денег отдала за тебя. Надеюсь, не зря.
Глава 2.2
Побег
— Не нашёл! — мальчуган залился заразительным смехом.
— Как можно найти такого мелкого таракана, как ты?
Босая детская ножка, торчащая из-под стола, утонула в широкой ладони Праворукого.
— Я не мелкий! — сквозь смех хмурился мальчишка, — когда вырасту, буду сильным как ты!
— Конечно, будешь, — кивал Уги, удерживая мальца за ногу вниз головой, — без сомнения будешь.
— Отпусти! — кричал тот, до икоты заливаясь счастливым смехом, вертясь ужом, дёргая свободной ногой. Его выгоревшие на солнце длинные вихры едва касались пола.
— Сейчас пойду и брошу с набережной, — скалился Уги, нарочито грозя пальцем и сдвигая брови. — Отдам русалкам на забаву. Такой вкусный мальчишка им точно сгодится.
— Пепе Бернади, пожалуйста, успокойтесь, — причитала раскрасневшаяся гувернантка, драматично заламывая худые руки, — вам давно пора обедать.
— Тебя зовут, — Уги аккуратно поставил мальчугана на ноги.
— Не хочу к ней, хочу с тобой! Теперь прячься ты!
— Надо есть, если хочешь стать сильным.
— Ладно, уж если ты так говоришь, тогда конечно пойду. Идем, Сати.
Мальчик махнул гувернантке и бодро зашагал в сторону столовой. Та благодарно глянула на Уги, улыбнулась уголками губ, и посеменила следом за мальчишкой.
— Дождись меня, — попросил Пепе, подмигнув Праворукому через плечо, — я скоро.
— Ты кумир для моего сына, — на пороге показалась хозяйка дома, госпожа Ериния.
— Да уж, — протянул Праворукий. Весёлая улыбка мигом сползла с его лица.
— И уделяешь больше времени ему, чем мне. — В её голосе слышались капризные нотки.
Не ответив, Уги отвел глаза и вышел на веранду. Прибрежный бриз освежил морской прохладой разгорячённое лицо. Зима в Отаке отличалась от зимы на родине. Отакийцы не знали ни снега, ни холодов. Благодаря тёплым течениям климат на этом берегу Сухого моря был умеренно мягким. В то время, как берега Герании сковывал лед, а леса Синелесья и вершины Гелейских гор утопали в снегах, сюда морской бриз лишь изредка приносил северную свежесть, остужая нагретую ласковым солнцем черепицу крыш и раскалённые камни мостовых.
— Как же мне нравятся твои сильные руки, — Ериния коснулась тонкими пальцами его трехпалой ладони.
Уги отдёрнул руку.
— Ты меня избегаешь? — удивилась женщина.
— Послушай, — ответил он после долгой паузы, — спасибо тебе за всё, но… отпустила бы ты меня. Не могу я смотреть в глаза твоему мужу.
— Тогда смотри в мои, — улыбнулась она, касаясь холёным пальчиком его плотно сжатых губ. — Поцелуй меня.
— Ериния, пойми, это нехорошо.
Праворукий смотрел, как ночной мотылёк бьётся об оконное стекло веранды, и думал, что его не должно было оказаться здесь среди бела дня, и в это время года. В почем, как и его самого не должно было оказаться в этом доме, в этом городе, в этой стране. Но он был здесь и чувствовал, как испепеляющий взгляд чёрных глаз сверлит его висок.