Чёрный ангел

И все бы ничего, если бы не страх, сидевший где-то в подкорке. По ночам ей опять, как когда-то в детстве, начали сниться кошмары. Например, такой: выходит она из дома в нарядном платье и идет по улице, гордо глядя перед собой, ни на кого не смотрит — любуйтесь, мол, вот я какая. Потом замечает странные взгляды — один, другой. Вот уже целая толпа набежала, все пялятся, вытаращив глаза, на лицах — непонятные гримасы. Людмила нервничает, потом не выдерживает и оглядывает себя. Что это? На ней уже не платье, а какие-то лохмотья. Они расползаются на глазах, и она остается совершенно голой. И тут толпа разражается глумливым хохотом. Народ держится за животы, сгибается пополам, тычет в нее пальцами… Она просыпается с бешеным сердцебиением и долго не может успокоиться. Но хуже всего, что сон не забывается, воспоминание о нем может всплыть в самый неподходящий момент, хотя бы на той же тусовке, и тогда Людмиле в собственном смехе слышится что-то истеричное, а общее веселье кажется отчаянным, словно удаль солдатской попойки накануне битвы, обреченной на поражение.

Страх нищеты может быть сильнее страха смерти, оттого-то в газетах то и дело мелькают сообщения о безработных психах, прикончивших собственную жену, детей и себя впридачу. И Людмила испытала эту истину на собственной шкуре. К шестнадцати годам она чувствовала себя разбитой, обессилевшей, внутренне опустошенной бесконечными поисками выхода из тупика. Нет, выход, конечно, существовал, она увидела его давно, еще в тот день, когда бабушка предупредила о грядущем прекращении денежных вливаний. Но для Людмилы он был неприемлем. Подольститься к Этой Твари, помириться с ней?.. Нет, лучше умереть.

И все-таки она сломалась. Неопытному канатоходцу необходимо знать, что внизу натянута страховочная сетка, иначе он ошибется и упадет. Людмиле тоже любой ценой была необходима страховка, иначе она могла попросту спятить. Поняв это, она решилась предпринять кое-какие шаги для сближения с Этой Тварью. Но для начала следовало разведать обстановку.

Ее ждало пренеприятнейшее открытие. Нет, хуже: Эта Тварь снова, как в детстве, нанесла ей подлый удар. Людмила не могла сказать, из чего сложилось ее представление о матери, — в их доме по понятным причинам о Таисье почти не говорили, — но оно у нее имелось, и вполне определенное. Некрасивая, хмурая, нелюдимая баба, всем радостям жизни предпочитающая глотание книжной пыли. Бесчувственная высохшая особа, начисто лишенная женственности и подавляющая мужчин своим интеллектуальным превосходством. Синий чулок, библиотечная крыса, просто-таки обреченная на участь старой девы. Правда, ей все же удалось подцепить мужа, но только потому, что в отцовском институте девицы были редким явлением, а на безрыбье, как известно, и рак — рыба.

Каково же было потрясение Людмилы, когда в ходе ее предварительной рекогносцировки выяснилось, что Эта Тварь нашла себе еще одного мужика! Причем, по данным старух, сладострастно сплетничающих у подъезда, — мужика интересного, положительного и культурного. Правда, по тем же данным, в официальный брак эта парочка вступать не спешила, но отношения между ними были самые нежные и трепетные. Более того, Эта Тварь беременна от сожителя и вот-вот должна родить.

Известие об ожидаемом ребенке подкосило Людмилу окончательно. Очаровать, расположить к себе бессердечную гадину, давным-давно выбросившую дочь из своей жизни, было задачей трудной, — особенно учитывая истинные чувства, которые питала к ней Людмила. Трудной, но не безнадежной. Если мать-злодейка страдает от одиночества, если в глубине души терзается чувством вины, то появление дочери, готовой все простить и забыть, способно сотворить чудо. Но только не в том случае, когда Эта Тварь наслаждается объятиями нового хахаля и воркует над новорожденным ублюдком.

Людмила никогда бы не подумала, что ее застарелая ненависть может так раскалиться. Жжение в груди было осязаемым, словно там развели костер и подбрасывают, подбрасывают, подбрасывают в него все новые вязанки хвороста. Из страха свихнуться Люся открылась бабушке, хотя сначала не хотела никого посвящать в свою тайну. Бабушка ее не разочаровала.

— Будь она проклята! — кричала Светлана Георгиевна, белая от ярости. — Чтоб у нее родился больной урод! Чтоб она сдохла, подлюка!

И вот, спустя полтора года, второе пожелание бабушки сбылось. Друзья Этой Твари даже не потрудились известить дочь. О гибели матери сообщил милиционер, и то не сразу, а через два дня после убийства. Выслушав его, Людмила посмотрела на бабушку и увидела в ее глазах отражение своего торжества. К сожалению, милиционер оказался глазастым. Сочувственные нотки в его голосе моментально сменились жесткими.

— Могу я узнать, Людмила Андреевна, когда вы в последний раз видели мать и что делали вечером в пятницу, двадцать девятого ноября? Последний вопрос относится и к вам, Светлана Георгиевна.

Бабушка ответила за обеих: