Чёрный ангел

И Надежду неожиданно прорвало. До сих пор она обсуждала больную тему бабки только с Сашкой, и то постольку-поскольку. Никому еще она не рассказывала о своей ненависти к старухе, о разъедающей душу тревоге за мать, о безобразных скандалах, доходивших иной раз до рукопашной, о вынужденном бегстве из родительского дома, потому что эти схватки оборачивались для мамы многодневной пыткой… А теперь вдруг разоткровенничалась.

— С бабкой вообще никто не способен ужиться. Даже мама — воплощенная кротость — сбежала от нее замуж, едва восемнадцать стукнуло. Ты не представляешь, в какой тесноте они с отцом жили! У его родителей был частный дом в деревеньке Челобитьево, неподалеку от кольцевой дороги. И вот дедушка с бабушкой, папин брат, сестра с мужем и двумя детьми и мама с папой ютились в двух комнатенках. Летом еще ничего — расселялись на веранду, на чердак, а зимой сидели друг у друга на головах. Хорошо еще, жили дружно. Помогали друг другу. Когда я родилась, моя тетка, папина сестра, не позволила маме уйти из института, сама меня нянчила. На ферму за спиной таскала, как цыганка. Она ветеринаром работала. А потом дом снесли и дали на всех три квартиры. Тут-то бабка и дождалась своего часа. Вселилась к нам под предлогом, что она старая больная женщина и нуждается в уходе. Отец просто видеть не мог, как она издевается над мамой, но когда он пытался осадить гадину или вернуть по месту прописки, начиналось форменное светопреставление. Бабка орала на весь дом, задыхалась, билась в эпилептических припадках, мама плакала, я рыдала. В общем, в один прекрасный день нервы у отца не выдержали, и он по стопам деда хлопнул дверью и подался в Магадан. После этого бабка окончательно распустилась. Никакому Диккенсу не под силу описать, как она над нами измывалась. Главным образом, над мамой, конечно, я-то скоро начала показывать зубы.

Тут Мишутка, которому уже надоели журналы, подбежал к Надежде и взобрался к ней на колени.

— Слушай, а его кормить не пора? — спохватилась Надежда.

Лиска посмотрела на часы.

— Ой, пора! Я вчера, вас ожидаючи, соорудила куриный супчик. Вы посидите, я сейчас принесу.

Через две минуты тарелка с теплым супом стояла перед Микки. Надежда попыталась было взять его кормление в свои руки, но он решительно вырвал ложку, бросил лаконичное «Сам!» и принялся за дело с такой неукротимой энергией, что Надя вскоре смирилась с необходимостью отправить свой кашемировый кардиган в чистку.

— А что было дальше? — спросила Лиска, благоразумно наблюдавшая за процессом питания с противоположного конца стола.

— Дальше я повзрослела и начала вставать на мамину защиту все активнее и активнее. До тех пор, пока не поняла, что повторяю ошибку отца. От моей правозащитной деятельности выигрывала только бабка, которая обожает скандалы. Дай только предаться любимому занятию, прямо расцветает вся. А мои отнюдь не дипломатические демарши позволяли ей истязать маму с утроенной энергией. «Полюбуйся, полюбуйся, какую дочь ты вырастила!» И так далее в том же духе. Но смотреть на мамины мучения у меня тоже не было сил. Поэтому я дезертировала, как когда-то дед с отцом. Только не на стройку века и не в Магадан, а сюда, в бабкину квартиру.

— И она тебя пустила? — удивилась Лиска.

— Она бы пустила! Нет, мне пришлось выйти замуж и выдержать настоящий бой. Но это уже совсем другая история.

— Расскажи, — попросила Лиска.

— Хорошо, — согласилась Надежда. — Только давай сначала умоем этого чумазого джентльмена и уложим спать.

Мишутка сопел в огражденном со всех сторон кресле-кровати два часа. И все два часа Надя с Лиской болтали, точно давние подруги. Надежда рассказала Лиске и о Сашке, и об Эдике, и о том, как изболелась у нее душа за маму, изнемогающую под игом вздорной, злобной и крепкой, как гвоздь, старухи.

— Мы должны найти какой-нибудь выход, — решительно заявила Лиска, и, увидев, как загорелись у нее глаза, Надя подумала, что правильно угадала в этой тщедушной пигалице пламенного борца.

— Я искала, — призналась она со вздохом. — Ничего, кроме убийства, в голову не приходит. — Своей смертью такие мегеры не помирают. По крайней мере до тех пор, пока не изведут всех близких.