Чёрный беркут

В долину Даугана, поднимая за собой пыль, которую ветер относил в сторону, въезжали две машины. Через некоторое время они были уже у поселкового Совета.

Из первой машины вылез почерневший от забот, похожий на грача, секретарь райкома Ишин. Увидев портрет Карима Токтобаева, он гневно поднял брови. Из другой машины вылез статный военный с двумя «ромбами» в петлицах. Приветливо улыбаясь, стал крепко пожимать руки собравшимся.

— Вы и есть Кайманов? — спросил он, подходя к Якову.

— Он самый...

— Мне о вас говорил комиссар Лозовой. Я — Антос, начальник политотдела округа, кандидат в депутаты по вашему участку.

Ничего не понимая, Яков смотрел то на покрасневшего до самых ушей Павловского, то на мрачного Ишина. «Как Антос? Ведь по нашему округу баллотируется Карим Токтобаев».

Ишин, все больше хмурясь, спросил ледяным тоном:

— Товарищ Кайманов, сколько на вашем участке избирателей?

— Около тысячи человек.

— Точнее.

— Девятьсот шестьдесят два.

— Где же они?

— Инженер Гутьяр дорожных рабочих на встречу не пустил, — ответил за председателя Алексей Нырок.

— Я посылал человека с запиской к Гутьяру, — стал объяснять Яков. — От него приехал Аббас-Кули, сказал, не отпускает Гутьяр людей... По-моему, инженер — контра... Алексей, Балакеши, вы же все видели...

Балакеши и Нырок готовы были подтвердить каждое слово Якова, но Ишин не дал им говорить.

— Кто тут у вас Советская власть? — закричал он. — Иностранный специалист или Кайманов? Я спрашиваю, кто виноват в том, что почти шестьсот человек дорожных строителей не явились на встречу со своим кандидатом?

— Пятьсот сорок восемь, — с холодной злостью поправил его Яков. — И потом, Гутьяр не иностранец, а советский гражданин.

Это замечание окончательно вывело Ишина из себя.

— Ах вот как! Головотяп, да еще и наглец! Кто виноват, ответьте мне, что избиратели не явились на встречу с кандидатом? — еще громче закричал он.

Кайманов попытался найти в толпе Аббаса-Кули, но тот словно сквозь землю провалился.

— Ну я, я виноват! Не досмотрел, не проверил, значит, виноват.

— Скажите мне, уважаемый, — окинув его уничтожающим взглядом, продолжал секретарь райкома. — Чей это портрет висит вон там, где должен быть портрет кандидата в депутаты Совета Национальностей товарища Антоса?

— Вы же сами вручили мне портрет товарища Токтобаева с его биографией, когда приезжали проверять избирательный участок. Что же спрашиваете?

— «Товарища Токтобаева», — не без сарказма повторил Ишин. — А известно ли вам, что ваш товарищ Токтобаев (слова «ваш товарищ» он произнес с особой интонацией) позавчера арестован, как враг народа?

— Вот тебе и раз! — вырвалось у Якова. — То выдвигали кандидатом, то арестован...

— Я вас спрашиваю, — оборвал его Ишин, — передавал вам товарищ Павловский, что надо немедленно снять портрет и биографию врага народа Токтобаева и вывесить портрет товарища Антоса?

— Так вот он сам, Павловский. Пусть скажет, передавал он мне или не передавал портреты с биографией товарища Антоса, говорил или не говорил насчет Токтобаева.

— Да, еще позавчера вечером я передал вам двенадцать портретов с биографией товарища Антоса и распоряжение райкома снять немедленно портрет Токтобаева, — не моргнув глазом, с готовностью отозвался Павловский.

Это была наглая ложь. Ни позавчера, ни вчера Павловский не был на Даугане.

— Что ж ты, сволочь, врешь? — невольно вырвалось у Кайманова. Но он тут же понял, что руганью никого не убедишь. — Я могу присягу дать, что Павловский не передавал мне портреты с биографией товарища Антоса, ничего не говорил об аресте Токтобаева. Последние два дня он вообще не был на Даугане.

— А я заявляю, — перебил его Павловский, — что передал и портреты, и распоряжение райкома.

Ишин смотрел то на одного, то на другого. Он должен был выбрать, кому верить. И, кажется, выбрал. Под его взглядом Павловский заметно приободрился.

— Думаю, это нетрудно установить, — сказал он, направляясь к крыльцу поселкового Совета. Вслед за ним пошли Ишин и Антос. Опередив их, Яков распахнул дверь в свой крошечный кабинет. Он был уверен, что там не может быть никаких портретов. Да и прятать их негде. Вся обстановка — стол, два стула, шкаф с делами, два портрета на стенах.

Но Павловский знал, что делал. Заглянул сначала под стол, за портреты, затем на глазах у всех вытащил из-за шкафа свернутые в трубку бумаги, торжественно объявил:

— Вот они!

Наступила тишина. Хотя в комнату набилось полным-полно народу, но, казалось, упади на пол иголка, и то будет слышно. Все смотрели на Якова. А он, собрав все свое хладнокровие, быстро обдумывал, как доказать, что ни в чем не виновен, что Павловский по злому умыслу или халатности задержал у себя портреты и только сегодня пронес их украдкой в поссовет, сунул за шкаф.

— Ну что вы теперь скажете, Кайманов? — послышался в тишине голос Ишина.

— Скажу, что Павловский или подлец, или враг, а может, то и другое вместе. Он только сегодня утром принес сюда эти портреты.