Чёрный Дьявол

— Но ведь это точно, тятьку убил Безродный, он ему давно грозил… Гурин был дома, Гурин никуда не ходил! — вырываясь из рук казака, кричал Федор. Теперь он понял, чего добивается Баулин, и испугался за Гурина.

— Знаем мы смутьянов, они вроде и никуда не ходят, вроде живут тихо и мирно, а народ баламутят. Посиди с месяц, а там посмотрим.

— Но ведь…

— Молчать! На каторгу упеку. Шишканова, вашего дружка, упек Чугуевский пристав, я то же сделаю. Волоки его, Семин, чего встали.

— Дык ить он, паря, упирается.

— Зови ребят, в кандалы бунтаря.

— Но ведь я не бунтую, ить я прошу, чтобы убивца нашли, ваше благородие. Аль нет у вас на шее креста? За что же в кутузку-то? А? — растерянно озирался Федька, будто загнанный соболек.

— В кутузку, я те покажу крест! Все вы сволочи. «Не бунтую», а чего же властям не покоряешься?

— Но ить не за что, ить я за правдой пришел, ваше благородие…

Грохоча сапогами и казацкими саблями, в кабинет ворвались помощники пристава. Дружно навалились на Козина, но Федька враз пригнулся, взревел, раздвинул сильными руками, будто по воде проплыл, и казаки разлетелись в разные стороны. Не успел Федька передохнуть, как на него снова навалились. И пошла свалка. Кто-то летел к стене, одного казака Козин бросил на стол пристава, второго, будто ребенка, швырнул в окно, и тот, гремя стеклом, вышибая телом раму, вылетел на улицу. Хрип, стоны, ругань. Баулин метался за столом, как за баррикадой, кричал:

— Вяжи его, сукина сына! Вяжи! В кандалы!

Но связать Козина даже десять казаков не могли, мешала теснота кабинета и та звериная сила, которая проснулась в парне. Прекратил драку Баулин, он схватил со стола подсвечник и ударил им Козина по голове. Федька ткнулся в стену и медленно начал по ней сползать на пол.

Очнулся Козин в кутузке. Волосы на голове в сгустках крови, на руках и ногах кандалы. В зарешеченное окно светила луна. Федька тихо заскулил от боли, от отчаяния. Сбоку из темноты кто-то спросил:

— Чей будешь?

— Козин, из Божьего Поля я.

— Ну не распускай слюни-то. За что тебя сюда?

— Отца убил Безродный, я пришел жаловаться, и вот меня в кутузку.

— Безродный. Знаю — зверь-человек. Через него и я тут сижу.

— А кто ты?

— Я Кузьма Кузьмин. Ивайловский я. Из-за перевала. Моя баба, дура, подожгла подворье Хомина, все сгорело, меня по суду описали, и все — Хомину, а я стал нищим. Теперь брожу по свету.

— А при чем тут Безродный?

— При том, что веревочка от него пошла, пошла и всех захлестнула петлей. Да что говорить, все знают, что Макара Булавина убил Безродный, а Шишканова на каторгу. Вот. Моя дура под шумок вздумала свести счеты с Хоминым. Теперь вот и ты попал в ту же петлю. А с казаками ты зря дрался. Каторги тебе не миновать. Здесь так: бьют — молчи. Меня исторкали — живого места не было. Ожил. Теперь жду, когда погонят на каторгу, а может, и простит Баулин…

Но ошибся Кузьма. Козин каторгу миновал. Через несколько дней пришли в Ольгу охотники из Божьего Поля. Пришли и встали около уездной конторы.

— Чего пожаловали? — спросил их пристав.

— Отпустите Козина, или мы будем стрелять.

— Бунтовать?

— Нет, просто пришли за правдой, чтобы не затоптали ее начисто, — сказал Ломакин. — Кто убил Калину, мы еще не знаем, это должны были вы узнать. Вот мы все, как один, думаем, что его убил Безродный. Почему вы не хотите расследовать это дело? — твердо требовал ответа старшина.

— Большевик!

— Нет, ваше благородие, не большевик я — просто честный человек. Козина вы избили, бросили в каталажку, отпустите — или мы…

— Что вы?

— Будем стрелять.

Баулин и все уездное начальство перетрусило. Боялись, что к охотникам из Божьего Поля примкнут охотники из Ольги, Пермского, Арзамасовки — все, кто был в ту пору в Ольге. Пристав подумал и сдался:

— Хорошо, мы отпустим вашего Козина, но чтобы у меня без шума.

— Отпускайте и немедленно начинайте расследование.

— Ладно, найду время, приеду с казаками к вам, и начнем искать преступника.

Это уже была победа. И победа не маленькая. Переселенцы как-то враз расправили спины, смелее стали смотреть в глаза приставу и казакам. Поняли, что если враз, если все, если дружно, то и сам черт не страшен.

Пока Федор был в Ольге, Безродный за долги описал все имущество Козиных: скот и коня увел на свое подворье. Козины остались голым-голешеньки. Горько плакала Марфа:

— Дурак, на кого пошел доносить? На Безродного? Теперь пропадем с голоду!

Пусто стало на дворе Козиных, будто они собрались куда-то уезжать, распродали все и ждут оказии.

Поднялась было деревня в защиту Козиных, но здесь право было на стороне купца. Козины должны — пусть расплачиваются за долги. Безродный не желает ждать.

— Хватит, — гремел он. — Я был ко всем покладист, добр, а что за это получил? Наговаривают на меня, а я терпи. Безродный терпелив не вечно.

Приезжал следователь, пристав, казаки, следов убийцы не нашли, за то казаки целую неделю проторчали в деревне, объедали и обпивали сельчан.

Замерла и затихла деревня. Затаился и Безродный. Пристав охранял его покой.

4