Чёрный диггер

И то, о чем поведал Войцеху Казимировичу Витя, любой нормальный человек примет если не за бред, то за сказку. Профессор был нормальным человеком. Но вот Вити-ны ноги… И этот ужас, который буквально исходил от него. Конечно, когда на тебя свалится «делириум тременс», то перепугаешься не на шутку. Да только, по мнению Профессора, Витя все-таки не дотянул ещё до той кондиции. С ним случилось что-то такое, от чего он едва не погиб. Что-то, что насмерть перепугало беднягу.

И почему это милиция так взялась за «подземных»? Как Вадим сказал: «У нас распоряжение»? Что за распоряжение такое? Может, и среди «вокзальных» сейчас порядки наводят?

Профессор наддал ходу.

Широкая привокзальная площадь встретила его своим обычным гулом и суетой.

Все было, как и полтора часа назад. Ничего не изменилось. Таксисты стояли кучкой и разговаривали, Рома со Славиком торговали прессой, у Бори в «шестёрке» сидел клиент, и они что-то обсуждали, видимо, торгуясь. Тут и там прохаживались милицейские наряды, но не чаще, чем всегда, и проверяли документы у людей, которых по цвету кожи и форме носа можно было отнести к «лицам кавказской национальности». И над всем этим, перекрывая многоголосый шум, взрывались возгласы торговок:

— Беляши-беляшики! Горячие-вкуснячие! Подходи, не стесняйся…

— Пи-иражки! С рисом, с картошкой, с капустой! Пи-ира-ажки!

— Рулетики! Рулетики с маком!

Прямо перед входом в вокзал стоял рекламный щит с предвыборными плакатами кандидатов в президенты. Из общей массы претендентов помельче выделялись два главных — нынешнего президента и Юрия Саранова, руководителя Партии народного единства. Надпись с плаката действующего президента призывала всех быть реалистами, а сам он сидел за большим письменным столом, подняв от разложенных на нем бумаг спокойный взгляд слегка прищуренных глаз. И лишь очень внимательный наблюдатель мог заметить тяжёлую нечеловеческую усталость, притаившуюся где-то в самой глубине этого взгляда.

Юрий Константинович Саранов, на соседнем плакате, был ему полной противоположностью. Он весь словно бы лучился энергией и жизненной силой.

Строго и в то же время заботливо Юрий Константинович смотрел в глаза каждому прохожему. И его предвыборный клич был близок гражданам, уставшим от произвола и беззакония: «Наведём порядок в нашем доме!» Именно так. Железная рука и сильная власть.

Профессору было, по большему счёту, плевать как на одного кандидата, так и на другого. Или на обоих вместе, не говоря уже о прочей шушере помельче. Да и остальные прохожие проявляли такое же равнодушие к тем, кто завтра будет управлять ими. Никто не останавливался, не читал предвыборных программ с длинными обещаниями. Все шли мимо, погруженные в свои заботы.

Войцех Казимирович обошёл здание вокзала и оказался на крытом перроне.

Люди, сновавшие здесь, делились на четыре категории: прибывшие, отъезжающие, провожающие и работающие. Все они, вкупе с двигающимися поездами, создавали особую звуковую палитру, характерную для любого из железнодорожных вокзалов на просторах нашей бывшей необъятной Родины.

Профессору нужно было добраться до дальних путей, где в стороне от этого столпотворения стоял обычный вагон с выведенной на боку надписью: «Спальные места». Здесь ночевали те, кто не хотел спать в зале ожидания, но не имел денег на гостиницу. Это и был дом Войцеха Казимировича. Он занимал крайнее купе, внося за него помесячную плату, и, по его глубокому убеждению, жить здесь было не хуже, чем в любой из малогабаритных квартирок их города.

Вагоном заведовал Зося, принадлежал он, как и многое вокруг, начальнику вокзала. Зосю на самом деле звали Владимир Иванович, но фамилия его была Зосич, и по имени-отчеству к нему обращались редко, только те, кто его почти не знал.

Даже его помощницы, Шурочка и Нина, выдававшие постояльцам постель и делавшие уборку, в глаза называли его так. На что он, впрочем, совершенно не обижался.

В вагоне Профессор собирался оставить свой портфель, который нужен был ему для создания образа в утренней работе, и взять короб, служивший реквизитом для следующего этапа.

В конце перрона Войцех Казимирович снова увидел Шурика. Он спешил к Профессору, делая руками беспорядочные взмахи, чтобы привлечь внимание. Жёлтый пластиковый пакет, с которым он лазал по мусорникам, при каждом взмахе бил его по плечам, но Шурик этого не замечал. Лицо его светилось такой радостью, что люди, мимо которых он пробегал, тоже начинали улыбаться.

— Профессор, — горячо зашептал он, добравшись наконец до Войцеха Казимировича — идём, я вам что-то покажу.

Сам Шурик едва мог устоять на месте. Ноги его выплясывали, руки ходили ходуном, а улыбка никак не могла сойти с физиономии, искрившейся весельем.

Они отошли в сторонку, чтобы не стоять на пути у гружённых поклажей людей, которые спешили по своим делам.

— Вот. Смотрите, что я нашёл.

Шурик вытянул вперёд худую дрожащую руку. На ладони у него лежал массивный женский перстень с красным камнем.