«Чёрный эшелон»(Повесть)

— Как всегда. Придешь попозже. Для тебя ведь комендантского часа не существует.

— Где Гоштов?

— Еще утром вызвали к Клецке…

— Вот оно что… — Павел потеребил медную пряжку пояса.

— Утром в доме Ивана Ивановича гитлеровцы все вверх дном перевернули, а старика с Курбановым и Алехиным забрали…

Вера Ивановна побелела.

— Посадили?

— Не тронули.

— Как же?..

— Иван Иванович обвел их вокруг пальца.

Вера Ивановна глубоко вздохнула, ощущая, как от сердца отходит внезапная боль.

— Ну, слава богу.

— Батя у нас туго дело знает.

Вера Ивановна хотела еще что-то сказать, но во второй комнате послышались шаги. Она, мгновенно поправив косынку, села за машинку и махнула рукой. Полищук скрылся за дверью. Инженер Мейер, стараясь поудобнее устроиться на жестком стуле, не отводил глаз от Клецке, сидевшего напротив в своем глубоком кресле.

Чем продиктован этот неожиданный вызов? Может, дали где-то осечку?..

Вечерело. На письменном столе поблескивала никелированная крышка чернильного прибора, в ней отражалось розовое небо. Порывистый прохладный ветерок то и дело дергал раздвинутые шторы.

Клецке наконец прервал затянувшуюся паузу.

— Вы хорошо знаете Печкура?

— Как вам сказать… — Мейер медленно провел пальцем по своему аккуратному пробору. — Во всяком случае, старик не пользовался у большевиков авторитетом…

— Вы с ним работали?

— Незначительное время.

— Причина?

— Буквально перед войной приехал. Я уже имел честь докладывать «Гештатсполицай» и лично господину Вольфу… — Мейер спокойно, даже равнодушно, как нечто привычное, пересказал заранее разработанную «легенду». — Жил в Ужгороде, трудился инженером в депо Чоп. Когда пришли большевики, хотел эмигрировать в Венгрию, не удалось… Русские мне явно не доверяли, перевели сюда — подальше от западной границы.

Клецке буравил его глазами.

— Почему собрались эмигрировать?

— Странный вопрос, герр майор! Мог ли я примириться… И потом мой отец в Венгрии… Фабрикант…

— Вот как?

— Совладелец пивных заводов.

Клецке иронически покривил губы.

— Вы жили при большевистском режиме, следовательно — вы советский человек.

— Зачем же кощунствовать! — Мейер укоризненно покачал головой. — Я прежде всего немец, и где бы я ни был, останусь немцем, верным фатерлянду…

Клецке удовлетворенно хмыкнул.

— Не надо обижаться, коллега, я пошутил… — Отец жив?

— Писем давно не было.

— Мать?

— Скончалась несколько лет назад…

Они долго молчали.

Клецке прикинул в уме возможность использовать Мейера в своих целях. С его досье он, конечно, раньше ознакомился. Чистокровный ариец. Квалифицированный инженер. Холост. Возраст сорок пять лет. Работал здесь, в депо, энтузиазма не проявлял. Имел даже выговоры. Начальство на него смотрело косо, зная, что отец его заводчик…

Клецке повертел в руке чернильную крышку. Заслать Мейера в партизанский отряд Дубова? Вряд ли там ему поверят… Вот разве использовать Мейера как наушника… Пусть глаз не спускает с Печкура и с других русских. Как-никак все они у него на виду.

Мейер затаил дыхание. «Сейчас эта фашистская скотина предложит мне на них работать. Только бы не сорваться, какую бы пакость ни услышал…» Мейер расстегнул синюю рабочую блузу, помял в пальцах галстук. Для этого Клецке — он сын капиталиста, истинный германец, преданный их бесноватому фюреру. Мейер вспомнил родные, печальные лица жены и белокурой дочки Зиночки за окнами вагона. Они теперь далеко отсюда, среди своих. И если даже он погибнет в борьбе с этими выродками, пришедшими незвано на землю, ставшую ему Родиной, Родина позаботится о его семье…

Клецке наконец нарушил молчание, взяв быка за рога.

— От имени фатерлянда поручаю вам следить за Печкуром.

Мейер поморщился.

— Стоит ли так опасаться этих «неполноценных»?

— Ведь мы, в сущности, уже победили.

Клецке достал из шкафчика коньяк, разлил по рюмкам и поднял свою.

— Рад, что не ошибся в вас. За победу!

«Что ж, за победу, так за победу, — внутренне улыбнулся Мейер. — Только не за вашу, а за нашу».

Выпили. Мейер отправил в рот кусочек сыра. Клецке разбил о стол вареное яйцо. Очищая кожуру, пододвинул солонку и как бы между прочим спросил: — А как вы охарактеризуете секретаря-машинистку Печкур?

Мейер быстро глянул на него.

— Шапочно знаком…

— Она коммунистка?

— К сожалению, не знаю.

— А что скажете о Гоштове?

— Вы имеете в виду начальника полиции?

Клецке кивнул.

Мейер стряхнул с блузы крошки.

— Можно говорить открыто?

— Что за вопрос, мы же немцы.

— Сомневаюсь в его искренней преданности новому порядку. Малодушен, тщеславен, не чист на руку и самое главное — отъявленный трус. Сейчас он мечется, как таракан, попавший внезапно в полосу света. Не дай бог, я говорю, не дай бог, но в случае временных перемен в ходе войны он может в любой момент переметнуться к партизанам… Не успеет, как говорится в священном писании, пропеть третий петух, и он вас… то есть нас, герр майор, продаст с потрохами. — Мейер многозначительно поднял указательный палец. — Это, если хотите знать, Иуда Искариот…

— Возможно, вы и правы. Во всяком случае, как говорится у игроков, блефовать он умеет. Я это уже заметил. Ну, и последний вопрос…