Затягивая на ободе колеса гайки, они не заметили как над их головами выросла фигура Полищука. Павел стоял и смотрел на согнутые спины друзей, раздумывая, как лучше приступить к делу. Потом, решив, что дипломатия неуместна, когда речь идет о безоговорочном приказе, негромко сказал:
— Подъем, ребята!
Курбанов и Алехин, как по команде, вскинули на него глаза, торопливо поднялись.
— Отойдем в сторону.
Вслед им, уходившим в глубь цеха вместе с полицаем, с ненавистью глядели старики-рабочие, понятия не имевшие, что за птица на самом деле бывший помощник мастера.
— Пулат, Борис! Вы сейчас пойдете к Клецке и заявите, что Иван Иванович — связан с большевистским подпольем, что видели у него листовки, но боялись донести, а теперь решились…
Полищук не успел договорить, как Курбанов вцепился ему в ворот мундира и рванул так, что затрещали швы и, звякнув о цементный пол, отлетела и покатилась пуговица.
— Убью, шакал!..
— Да погоди ты, погоди… Полищук даже побагровел, силясь оторвать от себя Пулата. — Уфф, вот вцепился, горячка! Погоди убивать, выслушай сперва, голова садовая.
И глядя в упор на ошеломленных друзей, Полищук кратко рассказал о событиях прошедшего дня, и о том, как, сменившись с ночного дежурства, сел на мотоцикл и долетел до того перегона, где находились ничего не ведавшие Печкур с Мейером.
— Я понимаю ребята… У меня самого язык бы не повернулся. Но другого выхода ж нет. Нужно спасти отряд, отомстить за Веру Ивановну: она мне вторая мать была.
— А мне?.. — сдавленным голосом произнес Курбанов и горестно покачал головой.
Алехин молчал, но по его бугристым, словно из камня высеченным скулам ходили желваки.
— Ну, хоп, — выдавил наконец Пулат. — А как же Иван Иванович, что с ним будет?..
— Об этом не беспокойся, друже, — подмигнул Павел. — Я сам его до поворота довез и ссадил где надо, понял?..
Постояли, помолчали, потом Курбанов решительно одернул комбинезон.
— Идем, Борис, воевать будем.
НОЧНОЙ РЕЙС
Смеркалось… По железнодорожному полотну гуськом пробегали солдаты, цепляясь оружием, лезли в вагоны. Небо освещал серебристый луч прожектора. В голове «черного эшелона» шипел паровоз. Из будки вылетали куски тлеющего шлака и, сея в темноте искры, падали на насыпь. Бригада, готовясь к ночному рейсу, чистила топку. К составу подъехал черный «мерседес», резко повернулся у паровоза, встал. Вышел Вольф в полевой форме, поднявшись по ступенькам, заглянул в будку машиниста. Вскоре оттуда донеслись какие-то крики. Клецке, вобрав в плечи голову, поднялся из-за столика, на котором тускло горела лампочка под черным козырьком, вышел под набрякшее, хмурое небо. Он с трудом овладел собой, нервы были натянуты, как струны. Смерть подпольщицы Печкур, так ничего не сказавшей, внезапное бегство ее брата, ранение инженера Мейера, которого Печкур оглушил чем-то тяжелым — все это выбило Клецке из колеи. Но он сумел оправиться. Нужно идти ва-банк. На карту поставлено все. У него оставался последний козырь, и им он собирался нанести противнику сокрушительный удар…
Клецке, сосредоточенно сбивая пепел с сигары, смотрел, как Вольф выталкивает из будки машиниста и помощника.
Потом, не глядя на Вольфа, процедил:
— Зачем вы сняли их с локомотива? Пусть вы отвечаете за военную сторону операции, но за остальное отвечаю я.
Вольф бешено прошипел:
— Герр майор, этих свиней надо повесить, а на локомотив поставить немецкую бригаду.
Клецке обнажил зубы в ехидной усмешке.
— Немецкая бригада знакома с профилем пути? И потом: у нас нет свободных немецких бригад.
— У нас есть эти… Крынкин и Полищук.
— Они не машинисты, их функция начнется, когда прибудем на место. Вы что, хотите сорвать операцию?
Вольф досадливо фыркнул.
— Но доверять русским свиньям…
У Курбанова пылали чуть раскосые глаза.
— За что нам не верят?! За то, что мы сами к вам пришли, да? Алехин изобразил укоризненную улыбку, адресованную Клецке.
— Вот, господин офицер, нам плата за верную службу…
— Он удрученно покачал головой. — А мы топку на совесть почистили, парку под завязку нагнали, чтобы поездок с ветерком провести, не опоздать, упаси Господи…
Они с Курбановым переглянулись.
— Ну что ж, пан офицер, раз вы в нас больше не нуждаетесь… — Алехин стал опускать засученные рукава.
— Марш цурюк! Назад! — закричал Вольф, указывая на будку.
Клецке похлопал Алехина по плечу.
— О, они верные слуги райха. — И по-немецки бросил Вольфу: — Вы что же, совсем не надеетесь на себя и охрану? Надеюсь, вы будете бдительно присматривать за машинистом и помощником в пути?
Фонарь расплескивал слабый рыжий свет по темной будке. В полумраке зловеще горел кровавый глаз топки. В окошко влетали искры, носились по будке и, словно не найдя себе места, вылетали обратно. Из тьмы ночи выскакивали навстречу ели, сосны, бежали рядом с паровозом, а потом снова ныряли в дремучую чащобу. Пол покачивался, под ним размеренно стучали колеса, а тендер время от времени налетал сзади и бил сцеплением, лязгая по железному фартуку.