Чёрный лебедь

Дональд Трамп, насколько можно судить по его публичным выступлениям, намерен выстроить систему «хороших», или «эффективных» отношений с нашей страной. Он уверен, что это получится: во‑первых, он сильный переговорщик, во‑вторых, он бизнесмен и привык заключать «хорошие» (читай — взаимовыгодные) сделки. Таким образом, отношения между Вашингтоном и Москвой в случае победы Трампа могут перейти на принципиально иной уровень: Трамп ясно даёт понять, что откажется от идеологизированного подхода, затрудняющего взаимодействие двух сильнейших ядерных держав планеты.

Принципиально здесь то, что этот подход, определяющий российско‑американские отношения на протяжении, по крайней мере, двух десятилетий, является результатом двухпартийного консенсуса — его разделяют как представители демократов, так и ведущие политики‑республиканцы (Трамп приводил в пример Круза и Рубио, но то же можно сказать и о Джебе Буше, и о Карли Фиорине, и даже о перешедшей в лагерь сторонников Трампа Саре Пэйлин[255]). И только один Трамп бросает вызов этому консенсусу, говоря о необходимости «эффективно вести дела с Россией» на основе политического реализма.

По‑видимому, последним президентом США, пытавшимся выстраивать политику в отношении России в рамках Realpolitik, был Джеральд Форд, один из главных архитекторов «разрядки». Любимый Трампом Рональд Рейган в течение своего первого президентского срока занимал по отношению к СССР чрезвычайно агрессивную позицию, и только во время своего второго срока, по меткому замечанию профессора истории Принстонского университета Шона Виленца, «не послушал консервативных советников, и буквально ринулся к Горбачеву» [256].

Политика США в отношении России, согласно Трампу, должна исходить из того очевидного факта, что Москва может — и должна — стать ключевым союзником Вашингтона в борьбе с исламским терроризмом, прежде всего, с ИГИЛ. При этом Трамп исходит из того, что Россия не меньше, чем США, заинтересована в уничтожении Исламского Государства, в рядах которого воюет значительное количество исламистов из мусульманских регионов РФ и бывших советских республик Средней Азии. В этом вопросе Трамп предельно прагматичен: если русские готовы взять на себя основное бремя войны с исламским экстремизмом в Сирии (и, возможно, других регионах Ближнего Востока), Америка должна это только приветствовать. Он неоднократно повторял фразу: «Если Россия хочет получить ИГИЛ, надо отдать ей ИГИЛ» («if Russia wants to get ISIS, let them get ISIS.»). Даже во второй половине лета 2016 г., когда критика Трампа за его «заигрывания» с Кремлём и «дружбу» с Путиным[257] приобрела характер массированной медиа‑кампании, он не отступил от этой линии: например, выступая на митинге в г. Винстон‑Салем, Северная Каролина, он подтвердил, что в случае победы на выборах рассмотрит возможность союза с Россией против Исламского Государства[258]. Наконец, 15 августа на митинге в Янгстоуне, Огайо, Трамп в очередной раз повторил: «Я убеждён, что мы можем найти общий язык с Россией в том, что касается борьбы с ИГИЛ. У них тоже многое поставлено на карту в Сирии. Кроме того, она ведет свои битвы с исламским терроризмом»[259].

Отдавая себе отчёт в том, что главной мировой угрозой сегодня является исламский терроризм, Трамп, в отличие от неолибералов и неоконсерваторов, готов пойти на создание широкой антитеррористической коалиции с участием России. Возможно, здесь также играет роль его бизнес‑мышление — НАТО, которое, по мнению Трампа, должно сосредоточиться на борьбе с терроризмом, представляет собой весьма затратный (для США) институт (см. раздел «Реформа НАТО»). В то же время, участие России в борьбе с глобальным терроризмом не будет стоить Америке ни цента — хотя, возможно, и потребует некоторых уступок, таких, как отмена антироссийских санкций или признание Крыма российской территорией. На эти уступки Трамп — в отличие от представителей неолиберально‑неоконсервативного консенсуса — пойти готов, так как не считает их наносящими реальный ущерб национальным интересам США.