Чёрный Рыцарь

— Это совсем другое. — ее щеки краснеют. — Я хочу этого.

— Потому что это я?

Она один раз кивает, проводя пальцами вверх и вниз по моей длине.

Рычание, которое вырывается из моего горла, это рычание животного. Я не должен получать от этого удовольствие, но это самое сильное, что меня заводило за всю мою жизнь.

— Скажи это вслух, Грин.

— Потому что это ты, Ксан.

Ее глаза остаются на мне, когда она опускает голову и берет меня в свой горячий маленький рот.

Она мягкая, слишком мягкая, когда облизывает меня своим крошечным язычком маленькими поглаживаниями.

Я испытываю искушение позволить ей двигаться в таком темпе вечно, просто чтобы увидеть, как ее голова качается вверх и вниз, чтобы она оставалась такой до конца времен.

Хотя у моего члена другие идеи. Это достаточно мучительно.

Я наклоняюсь и зарываюсь пальцами в ее зеленые пряди. Она стонет, как лучшая эротическая фантазия.

— Ты убиваешь меня, Грин.

Ее ответ в виде движений ускоряется, но недостаточно быстро или недостаточно жестко.

— Посмотри на меня, — говорю я ей.

Она делает это, ее глаза такие огромные, что я почти вижу в них свое отражение.

— Я возьму все под контроль, и это может причинить боль.

Не знаю, почему я говорю ей это, но даже если она сон, она все равно моя Грин, в я всегда рассказываю своей Грин все.

Она медленно кивает, но ее губы дрожат вокруг моего члена.

Обхватив ее голову обеими руками, я игнорирую боль в забинтованной ладони и толкаю бедра так, оказываясь глубоко в задней части ее горла, как я всегда мечтал. Словно я всегда хотел этого, но у меня никогда не было возможности.

Кимберли не сводит с меня глаз, даже когда мои движения становятся дикими и жестокими. Она широко открывает рот и вбирает меня в себя так глубоко, как только может. Во всяком случае, этот любопытный блеск в ее глазах загорается сильнее, когда я сильнее в нее вонзаюсь.

Чем больше я трахаю ее рот, тем больше ее возбуждение наполняет воздух, ее соски твердеют, превращаясь в камешки.

Она возбуждена.

Так, так. Коул был прав. Самые, казалось бы, невинные самые дикие.

— Тебе нравится, когда я трахаю твой рот, Грин? — я хмыкаю.

Она отчаянно кивает, ее руки сжимают мои бедра, ногти впиваются в мою кожу, будто она что-то держит.

— Не позволяй никому другому трахать твой рот, — говорю я, как жалкая задница, забывая о том, что это не имеет значения. — Не позволяй им прикасаться к тебе, целовать тебя или видеть тебя голой. — она хмурит брови. — Если бы ты была моей, никто, блядь, не приблизился бы к тебе в радиусе двух метров.

Быть может, это мои слова или этот похотливый, любопытный взгляд в ее глазах, но я кончаю так сильно, что удивлен силой своего освобождения.

Моя спина и яйца напрягаются, когда я со стоном выливаюсь в ее горло. Сперма стекает с уголка ее рта на подбородок.

Я выхожу.

— Не глотай.

Она смотрит на меня со смущением в глазах, но подчиняется. Я протягиваю руку и хватаю ее за подбородок, открываю ей рот и смотрю на свое семя на ее губах и языке.

Помечено и заявлено.

Хотя бы на этот момент я хочу верить, что она моя.

Я закрываю ей рот.

— Проглоти все до последней капли.

Она глотает, ее горло работает в такт движению. А потом она делает что-то, что меня до чертиков удивляет.

Кимберли обвивает руками мою шею и набрасывается на меня со свирепым поцелуем, заставляя потерять равновесие и упасть на матрас.

Я лежу на спине, а она на мне всем телом, небрежно целуя, словно ждала этого долгое время.

Моя рука обнимает ее, и я возвращаю поцелуй. Попробовать себя на ее языке самое возбуждающее, что я делал в своих недавних воспоминаниях.

Официально это лучший сон на свете.

Мы целуемся, кажется, целую вечность, целуемся, как голодные животные, будто в тот момент, когда я проснусь, наступит конец света.

Это, вероятно и произойдет, не так ли?

В тот момент, когда я открою глаза, я не увижу ее зелень, не почувствую ее вкус на своем языке или не вдохну ее глубоко внутри себя.

Я закрываю ей глаза рукой, медленно стирая ее из памяти, заставляя исчезнуть.

Она не сопротивляется, даже когда ее тело дрожит над моим. Вместо этого она шепчет мне в губы:

— Что с нами произошло, Ксан?

— Не говори. Не разрушай это.

Я переворачиваю нас так, чтобы она оказалась подо мной, маленькая, красивая и готовая к тому, чтобы ее взяли.

— К черту все это. Я пойду до конца.

— До конца?

— Да, Грин. Я собираюсь трахнуть тебя жестко, быстро и грязно. Я буду ненавидеть себя за это и пожалею, что не могу надеть веревку на шею, когда проснусь, но знаешь что? — я наклоняюсь, прикусывая ее мочку, прежде чем бормочу: — Это того стоит.

— Подожди. — она кладет свои тонкие руки мне на плечо. — Проснусь?

— Я не хочу просыпаться.

— Ты уже проснулся. — ее глаза расширяются. — Это не сон, Ксан.

— Так говорят сны.

— Нет. Мы...

Дверь распахивается, прерывая ее.

— Ксан! Ахмед говорит, что я могу съесть пирожные и... — рыдания Кириана обрываются на полуслове, и его глаза увеличиваются вдвое, когда он смотрит на нас, а затем ухмыляется. — Привет, Кимми. Ты не говорила, что останешься ночевать у Ксана.

— Ой, черт, — бормочет она, прячась подо мной и натягивая на нас одеяло.