Чёрный Рыцарь

Женщина, которая ушла, потому что отца было слишком.

— Может, нам стоит зайти внутрь? — она показывает на наш дом — мой и папин, не ее.

Потому что она покинула его, даже не оглянувшись.

Я ничего не говорю, когда вхожу, зная, что она последует за мной. Стук ее каблуков эхом отдается в пустом холле.

Ахмед встречает нас у входа и останавливается при виде матери.

— Привет, Ахмед. Как ты? — она улыбается ему с теплотой, которую раньше дарила мне.

Теплотой, которая немного печальна, немного натянута, немного фальшива.

И я обычно проглатывал все это, потому что это исходило от нее, моей матери.

— Здравствуй. — он переходит в свою совершенно профессиональную позицию. — Могу я тебе что-нибудь принести, Ксандер?

Бутылка водки была бы великолепна, большое спасибо.

— Ничего, — выдыхаю я.

— Бокал вина для меня, — говорит мама.

— Боюсь, у нас нет вина. — он кивает и исчезает за углом.

Не сомневаюсь, что он позвонит отцу и сообщит о нашем неожиданном госте.

Прежде чем отец вернется, нам с мамой нужно поговорить.

Сунув руку в карман, я поворачиваюсь и смотрю ей в лицо. Она садится на диван, поджав обе ноги, как утонченная леди.

Мама никогда не была утонченной. Она была официанткой до того, как познакомилась с отцом — и Кэлвином.

Отец перевел ее на сторону высшего среднего класса, и после этого она прекратила все контакты со своей большой семьей и сменила социальные классы.

Ее взгляд скользит по мне.

— Ты стал мужчиной.

— Нет, спасибо тебе, — говорю я, даже не задумываясь над словами.

Но, думаю, это все, что я хотел сказать с того дня, как она бросила меня посреди улицы и никогда не оглядывалась.

— Ксандер, послушай меня.

Я прислоняюсь к стойке и складываю руки на груди.

— Я весь во внимании. Давай я послушаю, что привело тебя обратно после того, как ты стала призраком в течение двенадцати лет. Предупреждение о спойлере, адрес не изменился.

Она поджимает губы.

— Вижу, ты научился в совершенстве владеть сарказмом.

— Что могу сказать? Выросший без матери, я научился бегло разбираться во многих вещах. Например, лгать, пить, драться.

— Я не позволю тебе стоять и винить меня в своем жизненном выборе. У тебя есть Льюис и его деньги.

Она серьезно? Есть ли способ, которым я могу дотянуться до своих глаз и каким-то образом ослепить их, чтобы не видеть ее лица?

Целых двенадцать лет я задавался вопросом, каково было бы снова ее увидеть. Если бы, может быть, она вернулась и заполнила дыру, которую отец так и не смог заполнить.

Надежда опасна; она заставляет тебя верить в то, чего, возможно, никогда не существовало.

Я верил в Саманту Найт, и эта надежда теперь тускнеет до нуля при первом разговоре. Она здесь не для того, чтобы спасти меня.

— Почему ты здесь, Саманта?

— Я твоя мать, и ты будешь обращаться ко мне так.

— Нет. Ты вроде как перестала быть моей матерью в тот момент, когда бросила меня на улице, пока я плакал и звал тебя.

Она встает, и я ожидаю, что она набросится на меня или что-то в этом роде, в попытке доказать свой биологический статус, но она направляется прямо к шкафчику с напитками, который Льюис всегда держит в углу комнаты.

Она ругается, когда ничего не находит, ее пальцы дрожат.

— Помнишь, у меня проблемы с алкоголем? — я наклоняю голову набок. — Отец запретил алкоголь в доме из-за этого.

— Он эксперт по выбрасыванию хорошего алкоголя. — она потирает шею, и ее пальцы дрожат.

Я лезу в боковой шкаф и достаю маленькую бутылочку, которую держу там, а затем бросаю ее в ее сторону.

— Я вижу, откуда у меня эта проблема.

Она сжимает бутылку и открывает ее нетерпеливо.

— Водка, серьезно? У тебя что, нет вина?

— Думаю, каждый выбирает свой яд по своему выбору.

— Неважно.

В тот момент, когда я вижу, как она глотает жидкость, словно она была в пустыне, меня охватывает чувство отвращения.

Это тяжело, что я физически хватаюсь за стойку, сохраняя равновесие.

Я такой же. Совсем как она.

Теперь, думая об этом, она всегда ходила с бокалом вина в руке. Однажды она даже смешала его с моим соком, и это был мой первый глоток алкоголя. Я выпил и вел себя странно. Вот как папа узнал, и они сильно поссорились.

Потом он отвез меня к врачу, и мне, возможно, прочистили желудок.

Быть может, именно поэтому отец с начала этого года стал еще большим придурком по поводу выпивки.

— Ты хотя бы сожалеешь? — я спрашиваю.

Она вытирает уголок рта, но не возвращает маленькую бутылочку.

— Прости? За что?

Того факта, что она спрашивает, достаточно, чтобы сказать, что она не сожалеет, но я все равно говорю:

— Что ты оставила своего единственного сына с мужчиной, который даже не является его биологическим отцом.

— Ты знаешь, — бормочет она.

— Да, вроде как разобрался со всем этим скрещиванием.

— Просто чтобы ты знал, я не ценю сарказм.

— Просто чтобы ты знала, мне, блядь, все равно.

Она качает головой.