Чёрный став

Он искренне полагал, что он ничем не хуже других и мог быть отличным «чоловиком», то есть мужем. То, что ни одна девушка не соглашалась выйти за него — нисколько не разубеждало его в этом, хотя многие из них и говорили ему прямо, со свойственной молодому эгоизму жестокостью, что такой калека, как он, в мужья совсем не годится. Он этому просто не верил.

— Балакают себе для смеху, го-го-го… — махал он в таких случаях рукой, заливаясь и захлебываясь счастливым детским смехом…

Усевшись около крыльца па земле и подвернув под себя закорюки-ноги, он тотчас же поднял свой бубен и забарабанил по нему пальцами, склонив набок голову и с ребяческим удовольствием прислушиваясь к заливчатому звону бубенчиков.

— Ось бачите, какую я музыку сделал! — сказал он, радостно оскалив крепкие белые зубы. — Как же! Сам и сделал! Гарно играет. Ось, послухайте!..

Бубенчики, в самом деле, были подобраны с знанием дела и звенели очень гармонично. На широком, коричневом от загара лице Родиона сияла самая блаженная улыбка.

Поиграв немного, он опустил бубен на колени и стал рассказывать, прерывая сам себя смехом:

— А хлопцы в Мартыновци — го-го — хотели отнять у меня музыку! А я им не отдал — го-го — бо мне и самому нужно! Еще и сказал им чертова батька! А как же! Го-го-го!..

Тут он обратил внимание на Марынку, присевшую на ступени крыльца. Он снова поднял бубен, ударил в него и радостно крикнул:

— Здорово, дивчинко! Я тебя и не приметил. Какая ж ты гарная, и не дай Боже!..

— Здравствуй, Родивон! — отвечала Марынка с улыбкой. — Давно тебя не слышно у нас было…

— Эге ж, таки давно… — согласился Родион. — Как же! Я и то думал, чи не соскучились тут по Родивону. От то я й примандрував!..

— А что, Родивон, — спросил Наливайко, — ты еще не женился?

Родион отрицательно помотал головой.

— Ще… — сказал он, осклабившись. — От как жито в копны соберут — тогда и женюсь!..

— А невеста есть?

— Та нема! — и он убежденно прибавил:

— Будет!..

— А ты не сватался к дивчине, что в кочубеевской хате?

— Та сватался…

— Что ж она сказала?

— Та ничего. Ты, говорит, поганый, и я за тебя не пойду, о-го-го-го-го!…

Он даже откинул назад голову от смеха, похожего на лошадиное ржанье.

— Так и сказала?

— Эге ж. А как же!..

— А ты что?

— А я — если, говорю, поганый, так ты еще поганей! Го-го-го!..

— А что ж ты не посватаешься до этой дивчины? — На-ливайко показал ему на Марынку. — Самая гарная дивчина!..

Родион посмотрел на Марынку, как бы соображая, стоит ли делать ей предложение, потом серьезно, про себя, сказал, с сожалением почесав в затылке:

— Та гарна, как же!..

Марынка тихонько засмеялась и спросила, лукаво сощурив глаза:

— Что ж, Родивон, разве я тебе не гожусь в жинки?..

— Та ни… — сказал Родион в видимом затруднении. — В самый раз… Только не можно…

— Не нравится? — спросил Наливайко.

— Дуже нравится, ге-ге-ге… — засмеялся Родион, сделав сладкую физиономию.

— Так и посылай сватов!..

Родион снова посмотрел на Марынку, потом перевел глаза на Наливайко и, хитро сощурившись, объяснил:

— Тебе ж самому нужно. Как же! Разве ж я не знаю!..

И он громко, раскатисто засмеялся, радуясь своей догадливости…

Марынка застыдилась и отвернулась, чтобы спрятать свои ярко заалевшие щеки; Наливайко же в смущении снял с головы свой брилль, посмотрел внутрь его, потом снова накрыл им голову, надвинув его на самые глаза. А Родион, оглядев их обоих, вздохнул и сказал словно про себя:

— От то ж я и говорю, что не можно. А как же! Я ж вижу, что дивчина уже засватана!..

Он сунул за пазуху бубен и стал подниматься на своих закорюках, упираясь рукой в землю.

— Ну, я уже пойду! — сказал он, кряхтя от усилий…

Едва встав, он тотчас же быстро заковылял и уже на ходу крикнул:

— Бувайте здоровеньки, диты! Еще приду на весилля…

Густое облако пыли скрыло его из виду…

XVI Жидовка-выхрестка

С уходом Родиона лицо Марынки вдруг стало белым, как ее рубаха, даже красные губы ее побелели, точно сплыли с лица. Замечание Родиона о «весилле» — свадьбе привело ей на память вчерашнее сватовство Скрипицы, и перед ней вдруг, точно в тумане, встало темное подземелье Городища и рыжий Бурба с его злыми глазами и волчьими зубами и конотопская дорога, по которой она бежала босая, в одной рубашке, не помня себя от страха. Что это такое было?..

Она вся съежилась, глаза ее широко раскрылись, и она испуганно посмотрела на Наливайко. Он заметил происшедшую в ней перемену.

— Что ты, Марынка?

Его лицо снова потемнело. Такой бледной и растерянной Марынка была ночью, когда он поймал ее в роще у развалин. Он нахмурился, — опять полезло в голову, что она ночью, может быть, была у Бурбы в Городище…

Марынка смотрела на него точно невидящими глазами и молчала. Потом она отвернулась и уставилась на Черный став, наморщив лоб, сдвинув брови…

Солнце уже совсем спряталось за садом, и там, где оно только что стояло — горели ярким вечерним светом неведомо откуда взявшиеся легкие, прозрачные облака; точно они до сих пор прятались где-то и только ждали ухода солнца, чтобы тотчас же выйти и засветиться, заалеть его последним уходящим светом.