Чёрный ураган

— Он самый, — сказал Бэйтс. — Вот не ожидал вас встретить. Вы живёте в Оберне, да? А я иду пешком из Трои в Питтсбург.

— Для этого есть железная дорога.

— Денег нет, Гарриет. Я безработный.

— Я вам одолжу.

— А как я отдам? Думаете, меня в Питтсбурге ждут с венками? Я служил наборщиком в Трое, но вылетел за организацию типографского союза. А раньше я служил печатником в Чикаго, но вылетел за организацию забастовки.

Гарриет улыбнулась:

— Вы опасный заговорщик, Бэйтс?

— Такова моя природа. Я не стану просить работы на коленях, как хочет Вендовер. Я буду её требовать.

Гарриет отвела его к себе и накормила картошкой с луком. Он рассказывал ей про рабочих, про съезды, столкновения и стачки.

— Ваши рабочие не любят негров, — сказала Гарриет.

— Есть и такие. Они боятся, что чёрный будет просить работы на коленях и продаст свой труд за полцены.

— Что поделаешь, коли тебя не считают за человека! — сердито проговорила Гарриет.

— Если бы нам удалось убедить белых и чёрных бороться сообща, то не было бы и речи о половине цены, — сказал Бэйтс. — Мы бы вышибли капитал из седла… Есть только одна граница: она проходит между теми, кого грабят, и теми, кто грабит. Когда спускали мятежный флаг в Ричмонде, я сказал, что война кончилась. Я ошибся: война продолжается. Всё впереди.

— В моём возрасте нельзя говорить «всё впереди», — сказала Гарриет, — мне уже много лет.

— Я не про вас говорю, — укоризненно ответил Бэйтс, — и не про себя. Мне тоже немало лет. Всё впереди у вашего и у моего народа.

— Но мы этого не увидим, — сказала Гарриет.

— Пусть так. Мой прадед жил и не увидел меня. Я живу и не увижу своего правнука. Но прадед мой жил для меня, а я живу для правнука, не правда ли?

— У меня нет детей, — сказала Гарриет.

— Зато у Дэви и Джейн есть дети. Не всё ли равно? Они вспомнят о нас с вами. А если сами не вспомнят, то писатели напомнят им в книгах. Книги ведь не умирают.

Он крепко пожал руку Гарриет и зашагал по улице плавной походкой привычного пешехода. «Всё впереди, а у него половина головы седая, — подумала Гарриет. — Но он прав: о нас вспомнят в книгах».

На следующий день она пришла к Саре Брэдфорд и попросила выучить её грамоте, но так, чтобы об этом никто не знал.

Ей было стыдно на людях выводить своими грубыми пальцами первые буквы азбуки. Она долго трудилась, пока запомнила двадцать шесть знаков алфавита. А дальше лежало «море учения», потому что английские слова пишутся не так, как произносятся.

В 1869 году она вышла замуж за Нельсона Дэвиса, бывшего солдата, больного туберкулёзом, и забот у неё прибавилось.

Они прожили вместе девятнадцать лет в бедности. В 1888 году Гарриет похоронила второго мужа и осталась одна.

Иногда к ней приезжали Дэви и Джейн.

Дэви служил тормозным кондуктором на железной дороге Балтимор — Огайо и ездил на товарных поездах. Два раза его пытались застрелить и раз сбросили с поезда под откос.

— Где твой светлый рай свободы? — спросила его Гарриет, когда он приехал к ней с забинтованной рукой.

— Будет, — сказал Дэви, — ничто не пропадёт даром. Мы идём все вместе. Как в песне поётся, «тысячи идут», тётя Хэт.

Может быть, и так. Но кто увидит этот рай? Ребятишки, которые носятся в пыли на улице и играют в «волшебную козу»?

И долго ли удастся ей самой прожить?

Сидя по вечерам у огня в колченогом плетёном кресле, она думала и думала и пыталась понять смысл своей жизни. Ведь она хотела освободить чёрных, а что ей удалось сделать? Разве чёрные свободны?

В углу большой неуютной комнаты тикали стенные часы, подарок Сары Брэдфорд. Это были замечательные часы, они звонили каждые четверть часа и словно посмеивались: «Послушай, Гарриет, прошло пятнадцать минут, а ты всё ещё ничего не придумала…»

Если думать только о своих собственных делах, то и в самом деле выходит не очень много. Прав Бэйтс — надо думать не о себе, а о других, о людях прошлого и будущего.

Жил-был когда-то дровосек Бен Росс, прозванный «Большой Бен». Это был хороший человек, но он прожил рабом и ни во что не верил, кроме «дяди Леса». Только зелёный лес он любил по-настоящему.

Потом выросла и состарилась его дочь Хэт, прозванная «Мойсей». Она нашла силу порвать цепи. Она бродила по лесам в одиночку, и уводила рабов с плантаций, и требовала, чтобы они верили в американскую свободу и счастье. И вот она одна, в колченогом кресле, у медленно тлеющего огня…

Снова пробили часы: «Что, Гарриет, ты ещё ничего не придумала?»

Где-то далеко живут Дэви и Джейн. Эти пошли дальше. В гражданскую войну они взяли ружья и стали солдатами. Они воины. И сейчас они зовут негров воевать за своё будущее.

У таких, как Дэви и Джейн, в душе ничего не осталось от рабства. Но живётся им трудно, и до свободы ещё очень далеко.

Опять бьют часы: «Что, Гарриет, ты ещё ничего не придумала?»

Дети Дэви и Джейн живут на Севере, они рабочие. Дети Конго Джима возделывают поля на Юге. Эти больше не прячутся в лесах и болотных трущобах, они выходят рядами на улицы.

Теперь уже белые всадники прячутся по ночам и выезжают на охоту за людьми, как разбойники, с завешенными лицами…

Часы опять бьют: «Ну что, Гарриет?..»