Чёрный всадник

— Боже мой, осталось хоть немного людей на Украине или там уже одна голая степь? — произнесла она с тоской. — Когда же кончится это лихолетье? Когда наша дорогая отчизна перестанет истекать кровью, от боли кричать, в нестерпимой неволе гибнуть?

Всех удивили странные в устах этой незнакомой женщины слова.

Вперёд выступил Кузьма Рожков.

— Об этом, ханум, стоило бы спросить не нас, а ялы агасу[62] да мурзу Кучука… Это они чаще других нападают со своей ордой на Правобережье! Это они вместе с крымчаками да янычарами так опустошают тот край, что там и вправду скоро не останется ни одной живой души… Так что вам, ханум, следует спрашивать у виновника, у своего мужа, кровавого людолова!

— Раб! — воскликнул возмущённый Чора и схватился за саблю. — Как ты посмел сказать такое?!

Но мать придержала его руку:

— Стой, Чора! Этот храбрец говорит то, что есть на самом деле. — И подняла взгляд на стрельца: — Как твоё имя?

— Кузьма Рожков, ханум.

— Кузьма Рожков… Спасибо тебе за правду… Ты смелый человек.

— Мы все тут осмелели, дальше некуда, — пробурчал Иваник, — терять-то нам, кроме жизни, нечего. Чего стоит рабская жизнь, ты, ханум, сама знаешь-понимаешь…

— Не зовите меня так, — тихо сказала женщина. — Какая я ханум? Я тоже полонянка, как и вы…

— Федот, да не тот! — снова не сдержался Иваник.

— Судьба невольников, а особенно невольниц, складывается по-разному…

— Откуда сама? Не землячка, часом? — спросил Иваник.

— Из Борзны, если знаешь.

— Из Борзны? Как не знать… Даже хорошего знакомого имел оттуда… Близкий друг вот её брата, — Иваник кивнул на Стёху.

Глаза Варвары-ханум вспыхнули.

— Знакомого? Если он моего возраста или старше, то я его, верно, знаю… Кто он? Как его зовут?

— Семён Палий…

— Не слыхала.

— Откуда тебе, знаешь-понимаешь… Он ведь недавно стал прозываться Палием. А раньше, пока не пришёл на Сечь и не вступил в низовое товариство, звался Семёном Гурко.

— Что?! — Варвара-ханум побледнела и схватилась за сердце. — Как ты сказал? Семён Гурко?..

— Да, Семён Гурко.

— О боже!

У неё подкосились ноги. Она едва не упала. Чора поддержал её.

— Мама, что с тобой?

— Семён… Братик мой дорогой! — прошептала женщина. — Значит, живой он, живой… А я-то думала, что из всего рода нашего никого и на свете нету, так давно я из дома… Что он говорил? Про кого из наших вспоминал? Расскажи мне, будь добр!

Все были поражены неожиданным открытием и ещё теснее обступили женщину-землячку, которая оказалась их госпожой и от которой в большой мере зависела их судьба. Иваник и Стёха поведали то, что знали про её брата, про его семью, рассказали, как он выглядит сейчас. Не было мелочи, которая бы не интересовала женщину. А когда Иваник с восторгом вспомнил о том, как Семён хорошо играет на кобзе и поёт, женщина донельзя расчувствовалась и заплакала.

— Боже мой, это, конечно, он! Красавец на всю Борзну, не было ни кобзаря, ни певца, кто бы мог с ним сравниться… Ой, увижу ль я его когда-нибудь? — причитала она сквозь слезы.

И в конце концов так разволновалась, что не смогла говорить. Чора взял её под руку и повёл со двора.

2

Мурза Кучук прибыл домой вечером. Хотя он, согласно мусульманским обычаям и законам, и имел четырех жён, но, по сути, его единственной любимой женой долгие годы была Варвара, приворожившая сердце сурового мурзы. Она жила как полноправная хозяйка в его просторном доме на берегу днестровского лимана, вблизи Аккерманской крепости. Остальных жён он давно отослал в далёкие степные улусы приглядывать за многочисленными отарами овец и табунами лошадей.

Сильный, загорелый, с круглой бритой головой, крепко сидевшей на жилистой короткой шее, пропахший после похода конским потом и дымом степных костров, он быстро вошёл на женскую половину дома и, увидев на оттоманке сидевшую в глубокой задумчивости жену, радостно блеснул белыми зубами, раскинул руки для объятий.

— Салям, дорогая Варвара-ханум!

Варвара не бросилась, как бывало, ему на грудь, не стала горячо целовать, даже не поднялась навстречу. Холодно посмотрела на мужа и отвела глаза в сторону.

Кучук остановился.

— Милая моя, что случилось?

Почти за два десятка лет совместной жизни он научился безошибочно угадывать значение каждого взгляда, каждого жеста своей красивой и, по правде говоря, своевольной жены.

— Сам знаешь! — тихо, но многозначительно ответила Варвара.

— Что ты имеешь в виду?.. Ещё один поход на твою родину? Пора бы примириться с этим. Война — моё ремесло! Она приносит больше дохода, чем все мои владения.

— С этим я ничего не могу поделать…

— Что же тогда?

Варвара гордо выпрямилась, смело глянула мужу в глаза.

— Красавицу выкрал… Молодую захотелось!..

Кучук некоторое время стоял неподвижно, ничем не проявляя своих чувств. Постепенно лицо его мрачнело, становилось непроницаемым, словно окаменевшим.