Чёртов мажор

 — Да-да, бежим, — ты отвернулся от женщины и снова меня поцеловал, будто просил «ещё чуть-чуть», а потом, тяжело дыша, посмотрел в глаза и расплылся в улыбке.

 — Так тебя люблю, не представляешь!

У меня защипало в горле, потом в глазах, и стало нечем дышать, как от самой трепетной и печальной песни, что может задать настроение на весь день.

 — Идём, хочу сказать тебе это чуть позже! — прошептала я и в последний раз поцеловала тебя в губы, потом в щёку.

Мы вышли из машины и побежали к ЗАГСу, а за нашими спинами посмеивался охранник, закрывая дверь. В кармане его форменной куртки торчала бутоньерка, он был нашим свидетелем.

Глава 19. Райт нау в 2019-м

У меня щиплет в горле, потом в глазах, и становится нечем дышать, как от самой трепетной и печальной песни, что может задать настроение на весь день.

 — Идём, хочу сказать тебе это чуть позже! — шепчу я и последний раз целую его в губы, потом в щёку.

Мы выходим из машины и идём в аэропорт, а за нашими спинами будто рушится мир. Дрожу всем телом в полнейшем ужасе — боюсь проиграть. У охранника, что стоит по стойке смирно, пищит в нагрудном кармане рация, и я невольно зависаю возле него, думая, что он и все эти люди в аэропорту сейчас могут стать свидетелями моего конца.

 — Дорогие Марк и Неля, — как сейчас помню голос регистраторши из ЗАГСа, которая нас женила. — Хотите ли вы что-то сказать друг другу?

 — Хотим, — кивнул тогда Марк. — Я первый, можно?

Мы с Марком идём по залу ожидания, и я вижу, как его трясёт. Когда сегодня утром я сказала, что дети скоро вернутся, он повёл себя странно. Взволнованно замялся, будто захотел сбежать, а потом рассмеялся и обнял меня. Это было похоже на день, когда я сообщила, что у нас будет второй ребёнок.

Марк радовался, как будущий папаша у роддома, а я дрожала от ужаса. Сегодня он может всё вспомнить, когда увидит их, возьмёт на руки Егора, поцелует щёку Сони, обнимет Макса.

В зале ожидания восторг Марка превращается в мандраж, он поправляет волосы, взволнованно смотрит на табло, смеётся, глядя на меня, будто сейчас мы сядем в вагонетку на американских горках.

Остановите поезд, я сойду…

 — Нель… тебе нет смысла верить мне, но я считаю, что вытянул счастливый билет. Ты крутая, ты самая красивая, и глядя на тебя я понимаю, что отрываюсь от земли, без шуток. Ты мне нравишься, я тебя люблю. И не верь мне, но это так.

Я клянусь всегда защищать тебя. Клянусь, что останусь рядом что бы не случилось. Что буду любить наших детей, и их будет очень много. Клянусь, что твоя жизнь станет полной и осмысленной. Что у тебя будет будущее, помимо меня…

Я осекаюсь, вспоминая наши свадебные клятвы, и смотрю на Марка. Моя полная и осмысленная жизнь в тар-тара-рах…

Что будет, если он вспомнит, и я снова лишусь шанса что-то изменить в своём будущем? Что будет, когда он на меня посмотрит старым взглядом?..

 — Я так волнуюсь, — шепчет Марк, прижимаясь губами к моему виску. Раз, второй, третий.

Он обожает это — всё повторять, и всякий раз всё сильнее, сильнее, сильнее…

В сексе это третий самый яркий раунд. В поцелуях третий самый нежный или страстный поцелуй. В детях это… Егор. В ссорах — третий раз повторённый аргумент, но уже на навязчивом повышенном тоне:

 — Этот твой феминизм, феминизм, ФЕМИНИЗМ!

Я вздрагиваю и киваю.

Нет, так он не вспомнит.

 — Марк, я почувствовала сегодня абсолютную одержимость тобой. Я одержима тобой и счастлива. Я хочу, чтобы ты был со мной, рядом, вечно. И чтобы мы были неотрывны друг от друга…

Марк видит Соню. Она первая бежит нам навстречу. Растрёпанная, чегоне позволяет себе дажедома. Марк любит на дочери аккуратные косички, и она их делает каждый день, если знает, что проведёт с ним время. Она так же одержима им, как и я… когда-то. Сейчас я снова заболела вирусом Марка, и нутро полосует острый нож иррациональной ревности.

 — Я хочу, чтобы мы друг друга чувствовали и понимали. И чтобы всё, что кажется нам вечным сейчас, оставалось таким всегда. Ты доказал мне, как дорожишь МНОЙ, как любишь меня… и я хочу всегда быть тебе благодарна…

Егора выводят на «поводке». Лямки его комбинезона расстегнулись, их сжимает в руке Софья Марковна, а Егор несётся с ором по залу ожидания, и лямки натянуты, а резинка на штанах уже растянулась.

 — Папа-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — воет Егор, отталкивает Соню, колотит её по спине, освобождая себе место под солнцем. — Меня! Меня! Покружи-и-и-и-и!

Егор хочет всё. Он хочет самый сладкий и большой кусок. Он хочет Марка целиком, от и до, как хочу его я. Связать и спрятать в карман, сожрать. Любить не Сониной нежной любовью, трепетной и чистой, а истерично и гневно. Бешено. Кусаться и тискать, и никому не позволять даже смотреть в его сторону.

Я жду Максима.

 — Мы с тобой будем счастливы, правда?

 — Правда.

Максим выходит, поправляя на носу новенькие очки, и застывает, глядя на Егора, висящего на шее Марка, на Соню, которая просто смотрит с абсолютным обожанием на отца. Макс стоит пару секунд, а потом уверенно идёт ко мне.

Альтернатива.

Компромисс.

Макс обнимает меня и тихо спрашивает:

 — А как папа себя чувствует, мам? Уже здоров?