Чёртовы свечи

Сапёры уехали, поручив управляющей компании заколотить дыру на месте двери. Дом был спасён. Вечером я зашёл с фонариком в разбитую квартиру, побродил по месту, которое, чтобы с ним ни происходило, осталось для меня домом нашей бабушки Милы — местом, где ещё недавно нам нравилось бывать и где мы были счастливы; и ещё выяснил, что никаких вещей, мебели, даже унитаза с ванной не осталось. Зачем им Там наши отечественные ванна и унитаз? Собрав ещё два мешка вещества, я вернулся к себе.

С бабушкой Милой мы не виделись недели две. Она ездила к своим в Питер, да и у нас жизнь была на перекладных. Соскучились все. Застал её в новом доме.

— Я буквально на минутку. Только кое о чём спросить у вас хотел. Буквально на минутку…

— Ну что, так и будешь в дверях стоять? Я слышала уж: «на минутку»… Дверь-то нужно закрыть? — Она, смеясь, за рукав затянула меня в квартиру и закрыла дверь. — Минутка подождёт. Мы пока с тобой чаем побалуемся. Извини, большего предложить не могу, холодильник пустой. Я ведь сама вчера только приехала. Никуда ещё не ходила. Всё по гостям, своих вот навестила. Когда ещё смогу. Как Лариса, Миша, Лизонька? Выросла уж агентка наша? Помогает расследование вести?

Я прошёл на кухню и сел у окна. Ну чай так чай. Неудобно, конечно, но и отказываться неправильно. Не по-русски это, без чаепития уходить.

— Чай, печенье, варенье — нынче небогат стол. Уж извини. Слыхал про пенсии-то? Да, крутит правительство. А что им, они богато там живут. Им денег хватает. А нет, так очередной какой-нибудь оброк придумают.

Знаешь, так жаль людей, с одной стороны, а с другой — хочется сказать: «Вот поделом вам. Где ваши головы были, когда выбирали таких? Не видели, что ли?» Я своих старух-подружек, что на лавочке заседают, вот как отчихвостила. Да что им, дурам деревенским, ничего не доходит. Они свои 10 тысяч получают, да дети помогают. Тем и живут. Но ведь голосовать-то по старой традиции идут. Ты знаешь, почему идут-то? А вот как было на выборах, на избирательных участках: концерт самодеятельности, музыка и, самое главное, продукты дефицитные продавали. Конфетки, колбаску, рыбку… Сейчас нет этого ничего, а всё равно прутся: «А вдруг чего давать будут?» Народ… Его легко купить.

А вас жаль. Будь я президентом, я бы молодёжи раз в год хотя бы на счёт перечисляла. Попробуй подними детей, если ты не олигарх. Такая страна богатая, а всё впустую уходит. То им футбол, то им хоккей. Какие деньжищи уходят на все эти развлечения… Не люблю я нашего президента. Не люблю. И не голосовала за него никогда. Не наш он. Не то чтобы совсем, а только вот тудема-сюдема. Ну смеёшься ты, думаешь: «Бабушка умом тронулась, в политику подалась». А я на поезде пока ехала, столько от народа понаслушалась… С либералами всё понятно, эти не крутят хотя бы. Им Россия как товар — как бы продать подороже.

— Ну да, к либералам у вас известный подход…

— Ты думаешь, раз батюшка мой следователем был, так и всё? Нет. Он русским был прежде всего. Русским солдатом. И Поклонов — прежде всего слуга Отечества, и полковник Романовский. И ты тоже — русский солдат. Все вы в окопы пойдёте, если что. У меня зять такой же. Да ему только дай, враз штык к винтовке и — в атаку. Я ему поэтому ничего и не рассказывала. Догадывалась, чем всё может закончиться. Ты — осторожный, исследователь, думающий… А он — хулиган и горлопан. Хотя тоже его люблю. Заговорила тебя, да? Ну соскучилась! Рассказывай, как там наши следовательские дела?

Я коротко рассказал о том, что произошло в прошедшем месяце, не забыв попроситься пожить на даче, пока ещё морозы не грянули.

— Может, успокоиться нам? — задумчиво произнесла бабушка Мила, выслушав внимательно меня.

— Успокоиться? Да… Да… Как вы можете? Это же такой… Такая удача. Мы можем нащупать нити, подходы… В жизни такое случается только раз, — чуть ли не кричал я.

Казалось, нет, я действительно был в том состоянии, когда поймал кураж, и чувствовал, что есть возможность приблизиться к пониманию «свечи». Только к пониманию её сущности, предназначению, которое исказили, поломали, развернули против человека… Нельзя это бросить. Это не связано с дурацким представлением о гордости, тщеславии… В этом человеческое — «утверждение», творчество…

— Да-да, я понимаю, так и отец говорил… Он тоже искал всю жизнь короткую свою. Но у тебя семья, жена, дети… Ты их совсем забросил.

— С ними всё нормально. Они в безопасности. А те, кто по полгода в походе? Моряки… Нужно ли это объяснять? А папенька мой? А у Ларисы? Мы их видели сколько раз в неделю, а остальное время: полёты, тревоги… Нормально.

— А если что-нибудь случится с ними, ты себе это простишь?

— Я предпринял максимально всё для их безопасности. Мы опять переехали. Всё обсудили… «Свеча» — это, как вам сказать, шанс, что ли, сделать то, что никто до тебя не делал. Никто. Можно читать лекции, писать книги, делать нужные всем вещи, но… Это даже не фундаментальное по человеческим тёмным понятиям — это за пределами…