Чётки

Поначалу, как это и положено, мой родитель сдержанно довольствовался лёгким салатом из овощей и несколькими рисинками плова. Однако, вскоре, обратив внимание на то, как его сосед беззастенчиво и ловко, один за другим, уминает за обе щеки мясо, он заволновался, нервничая и ёрзая, как на иголках, терпеливо выжидая – когда же, наконец, бессовестный обжора образумится и проявит акт великодушия в отношении своего сотрапезника. Партнер же, был глух и нем, руководствуясь, похоже, известной моралью из басни Крылова «Кот и повар»: «А Васька слушает да ест».

Наконец, терпение отца лопнуло, и он отважился тактично намекнуть:

– Берите, берите… угощайтесь, не стесняйтесь… рис с морковью тоже полезны для здоровья…

– Нет, спасибо: мне мясо больше нравится – простодушно сознался сосед.

От неожиданности, папа чуть не подскочил на месте: за всю свою сознательную жизнь, ему ещё ни разу не приходилось сталкиваться с подобным уникальным экземпляром.

– Что Вы говорите? Неужели?! – изумился отец, вскинув высоко кверху свои густые мохнатые брови, и, выждав паузу, саркастически добавил: – Знаете, как это ни странно, но в любви к мясу Вы не одиноки: я тоже, к примеру, очень даже неравнодушен к нему!

– Так, в чем же дело?! – настала очередь удивляться собеседнику. – Берите и ешьте! Кто ж, Вам, не дает?

Логика оппонента оказалась настолько железной и «правильной», что мой бедный родитель застыл на некоторое время с раскрытым ртом, беззвучно шевеля губами, словно рыба, выброшенная на берег.

А затем, придя в себя, тихо произнес:

– Спасибо: пожалуй, я уже наелся: надо переварить полученную пищу…

Бусинка четырнадцатая – Осколки бухарского фольклора

Амак

В самом начале 90-х годов прошлого века в нашем доме мне часто доводилось видеть худощавого, но довольно жилистого и крепкого старика. Хотя, сказать по-правде, до «старика» он маненько не дотягивал. Впрочем, это обстоятельство нисколько не умаляло его образа в глазах окружающих. Мне казалось, что лет ему было 60 – 65, не больше. Чем-то, он напоминал мне старика-Хоттабыча, из одноименного фильма нашего детства, но только без бороды: такой же добродушный, с острыми, проникающими в душу, выразительными глазами и кротким нравом.

Самое интересное заключается в том, что я так и не удосужился в своё время выяснить у родителей – кем нам приходился этот странный милый старикашка. Ни имени, ничего… Помнится только, что меня, почему-то, всегда манило к нему словно магнитом: я искал любой предлог, чтобы только побыть рядом с ним, послушать его удивительно ладную таджикскую речь, его глубокие и мудрые высказывания. Это был коренной бухарец, прекрасно владеющий не только персидской поэзией, литературной речью, изысканными манерами, но и – что немаловажно – умением держаться просто и скромно, но с достоинством. Не дутое высокомерие, не пренебрежительность, не показная ложная скромность, а именно: скромно и одновременно с достоинством. То есть, как человек достаточно твердых убеждений и знающий себе цену.

Звал я его просто, Амак («дядя»).

Более всего, я ценил его высказывания – хлесткие, часто неприличные, короткие по форме, но ёмкие по содержанию, обобщающие конкретную ситуацию или явление в виде афоризма. Иногда, эти реплики были на грани богохульства и могли даже кое-кому показаться кощунственными. Чувствовалось, что за внешней грубостью скрывается глубокая народная мудрость, метко отражающая суть той или иной проблемы.

Известно, что в дореволюционной Бухаре не знали, что такое замОк, поскольку за воровство просто-напросто могли отсечь руку. Едва заслышав голос муэдзина, призывающего к молитве, купцы опускали на прилавок тонкие занавески, отделяя, таким образом, товар от покупателя, а вместо замка завязывали дверь на тонкий шнурок и … шли в мечеть. Словом, духовность было на первом месте.

С приходом советской власти, бояться бога стало считаться предрассудком, потому что коммунизм был уже не за горами. А потому, это незнакомое прежде явление (воровство), словно эпидемия стала распространяться по всему бухарскому региону. Вскоре, здоровенные амбарные замки будут «украшать» собою изящные ажурные двери тонкой и филигранной работы. Но ситуация от этого нисколько не улучшится.

Амак по этому вопросу выразится лаконично:

– Аз инқилоб пеш, мохо қулф-у-калита немедонистем-у, инсоф буд. Акнун, қулфҳои к#си амбем барин халқа халос намекунад. («До революции мы не имели представления о замках и ключах, однако присутствовало сознание. Теперь же, даже такие огромные замки, как п#зда моей тёти, не в состоянии будут спасти народ.»)

Ещё короче, отзывался он о бухарцах:

– Одами Бухоро – содда: соддая г#йдан савоб… («Бухарцы – простодушный и доверчивый народ: поиметь простофилю – богоугодное дело…")

Всякий раз, вспоминая его, я испытываю стыд за то, что не сумел выполнить одну его просьбу.