Читаем Чётки полностью

Успокаиваю себя бездельем, серфингуя по Интернету, общаюсь в чате с донецкой поэтессой. У неё два сборника стихов и тёмные, будто после черепно-мозговой травмы, круги под глазами. Никак не могу запомнить её имя. Что-то заканчивающееся на «ома». Вроде миомы. Или меланомы. Она и сама въедливая, как раковая опухоль.

Всё, хватит букв. Сборы красной дорожной сумки под Rolling Stones. Трусы, носки, книги, бутылки, презервативы. Оптимистично. Но не осталось места для вдохновения, а оно в поездах либо дорогое, либо отсутствует. Выкладываю книги и упаковываю две бутылки «Зелёной марки». От любой другой водки меня тошнит.

Долго объясняю таксисту, как подъехать к моему дому. Ещё дольше прошу не психовать и ждать меня там, где он остановился. Бегу к такси, перебирая ботинками, полными холодной жижи. Снег, лежавший два месяца, начал таять. Сверху — прочная корка, но наступи и провалишься в лужу.

Таксист похож на писателя Дмитрия Быкова. Только злее, и улыбка рваная, кривая, как рана от ятагана. За рулём своего крохотного «Дэо Матисса», подпирая руль животом, обтянутым клетчатой рубахой, таксист выглядит комично, но шутить с ним я не намерен. Сажусь на заднее сиденье, в кипу порнографических журналов.

По дороге на вокзал говорим о рыбалке и Тимошенко. В окно не смотрю: тонировано чёрным, и город чёрный, изредка с яркими пятнами фонарей. Таксист любит карасей в сметане и не любит Януковича. Мне больше нравится белый амур в клюквенном соусе, а к политикам я равнодушен. Но за рецепт карасей таксист заслужил чаевые.

Вокзал сонный; много бродячих собак в поисках еды, много спящих людей в деревянных креслах. Но проводник в поезде бодрый, матерящийся. Сдаю ему билет, получаю влажное бельё, стелюсь, засыпаю, накрывшись «Маятником Фуко» в мягкой обложке.

Мне снится девушка. У неё лицо поэтесссы Омы и ноги блондинки из журнала таксиста. Ноги отличны, а вот синяки поэтессы чудовищны. Пытаюсь придумать, чем бы закрыть лицо девушки, и просыпаюсь.

II

Нас двое в купе. Я и девушка с книгой. Девушка с книгой всегда сексуально, но в попутчице — не меньше ста килограмм, а в её руках — «Духлесс» Минаева. Нужно вдохновение. Лезу в рундук, достаю бутылку «Зелёной марки», колбасный сыр. Понимаю, что забыл хлеб.

— У вас не будет хлеба? — обращаюсь к любительнице Минаева.

— Нет.

В принципе, если выпить достаточно, то Минаев и вес будут не так страшны.

— Не хотите? — предлагаю водки и сыра.

— Нет.

Словарный запас у поклонников Минаева не богат. Впрочем, мне с ней не разговаривать. Был бы на моём месте Генри Миллер, всё уже случилось бы. Но я не Миллер. Поэтому придётся сначала разговаривать.

После нескольких стопок мне удаётся неплохой монолог о постмодернизме, но девушка, не дослушав, выходит в Запорожье. Дальше еду один. Ничего не остаётся кроме, как пить, а после блевать в туалете. Вспоминаю, что меня уже тошнило в этом поезде, но вот не помню, было ли это в 6 вагоне. Точно помню, что было в 4 и 13.

III

Поезд опаздывает на полтора часа. В Севастополе сыро, ветрено — как всегда зимой в этом городе. По перрону ходят старушка с табличкой «Жильё» и милиционер с хмурым испитым таблом.

Меня встречает невысокая, полная — в школе звал таких пончиками — девушка в сиреневом плаще. Представляется Алёной. Улыбается (зубы неровные, мелкие), интересуется, как доехал. Щёчки у неё пухлые, с ямочками от улыбки.

Едим на презентацию в информационный супермаркет «Колизей». Времени на гостиницу, душ, кофе нет. В салоне «девятки» воняет тошнотворными женскими сигаретами: будто жгли копеечные ароматические палочки. Алёна рассказывает о Севастополе, хотя он за окном: есть возможность оценить самому. Тем более она путает Ушакова с Нахимовым. Перебиваю, невыносимо слышать, что Тотлебен был архитектором:

— Как «Коллизей»?

— Замечательное место. Сто сорок квадратных метров, живая сцена…

В Севастополе бываю примерно раз в год. С каждым моим приездом город меняется. В видоизменениях, кажется, есть своя логика. Деревьев и клумб становится меньше, стекла и бетона — больше. Торговые центры, похожие на блестящие вздутые брюха крабов, давят одиноко торчащие хрущёвки и сталинки; те стоят пыльные, чумазые, как беспризорники. А в них пьют, едят, спят, плодятся люди. Много бордов. Через каждые полметра они надоедливо, как консультанты «Орифлейм», лезут с бессмысленной информацией. Элитная стоматология, криогенное омоложение, паркетные полы, автономное отопление, пивные фестивали, диджей Думский. В этом информационном болоте вязнешь, тонешь, устаёшь, умираешь.

IV

«Колизей» — весь в жёлтых цветах, переполненный людьми, похожий на подсолнух — находится на втором этаже комплекса «Муссон». Алёна сообщает, что это второй по размерам торговый центр в Крыму. Да, есть чем гордиться, улыбаюсь я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии