Чётки

Эрнест Хемингуэй сказал: «Не жил тот, кто не испытал любви, войны и голода». И война, и голод, как и истинная любовь, суть человеческие страдания, но страдание, как одна из форм диалога человека с Богом есть причина осознания и освобождения. Освобождения от мишуры искусственно созданных, генетически модифицированных ценностей, созданных для превращения человека в свинью, не видящую неба.

Когда дед закончил свою историю, я рыдал, обнимая его коленки. Если бы мне разрешили, я достал бы выкинутую еду из мусорного ведра и съел бы её. И был бы счастлив.

Голод

Согласно статистике ООН, 57 % детей в возрасте до 12 лет подвергаются насилию со стороны своих близких.

* * *

Опять ревёт, вгрызаясь в мозг, будто червь в яблоко. Что за проклятый ребёнок!? Весь в отца. Пожалуйста, дай немного тишины.

Сколько же я вчера выпила? Сколько и с кем? Череда хмурых лиц. Будто уродливые маски. Остаются лишь прикосновения и головная боль.

Тянет свои ручонки. Говорят, что все дети прекрасны. Я так и не поняла, что может быть прекрасного в этом куске мяса.

Чушь! Это всё чёртов алкоголь. И орущий ублюдок тоже из-за него.

Если бы я не напилась тогда, всё было бы по-другому. Как же звали отца? Неважно. Помню огромное родимое пятно на его лобке и крик:

— Это не мой спиногрыз!

Мать сказала: «Рожай, я помогу». И где её помощь? Как будто я виновата в том, что он родился уродом. Чёртовы гены!

— Пожалуйста, заткнись!

Но он всё равно ревёт. Нет и года, а уже как сирена. Хочет жрать. Мне приходится кормить его грудью. Эта тварь не ест из бутылочки. Поэтому высасывает из меня все соки.

Херово после вчерашнего. Мне нельзя пить. Напиваясь, я забываю, что надо трахаться за деньги.

— Заткнись, тварь!

Вечером опять в кабак. Вновь волосатые лапы. Похотливые взгляды. Вонючие члены. Устала. Выпить. Потанцевать. Отдохнуть.

Я уйду. Только где чёртова косметичка? Не реви, сука!

Беру спиногрыза на руки. Он морщится от моего перегара.

— Я твоя мать! И другой у тебя не будет! Поэтому заткнись, гадина!

Его рёв невыносим. Кажется, внутри меня взрываются бомбы. Я швыряю ребёнка в кроватку. Из-за него меня выгнали из дома. Из-за него я стала блядовать. Из-за него мне так херово сейчас.

На полу — подушка. Хватаю её, прижимаю к себе. Ублюдок ревёт. Хочет жрать. Сейчас, сейчас всё кончится.

Подушка на его лице. Рев пробивается даже через неё. Я нажимаю сильнее. Ещё сильнее. Слышу, как наступает тишина.

Господи, как хорошо!

* * *

Осматриваю свой живот — всё больше. Надо пить меньше пива и есть капусту. Говорят, это помогает. Сегодня начинаю бегать.

Надеваю кроссовки и выхожу во двор. Встречаю соседку с верхнего этажа. Она со своим сынишкой. Славный белобрысый карапуз. Люблю дарить ему сладости.

У меня мог бы быть такой же. Даже лучше.

Бегу вдоль дороги. Вспоминается карапуз соседки. Потом — мой сын. Его мама.

Мог ли я быть с ней? Мы были так молоды. Так бедны. Страх — моя первая эмоция от её беременности. Страх, что всё не будет как прежде. Я сказал, что это не мой ребёнок. И мы расстались.

Мы виделись с ней ещё раз. Сын родился два восемьсот.

Пробегаю дачный сектор. Дома похожи на катакомбы. Слышится собачий лай. Я бегу. Он становится громче. Совсем рядом. Неужели за мной увязались собачья свора?

Я останавливаюсь. В детстве отец говорил мне, что собаку нужно встречать боком. Вдруг из темноты выскакивает рыжий пёс и прыгает на меня. Я теряюсь от неожиданности и застываю на месте. Псина кусает меня за локоть. Я сбрасываю и отталкиваю её.

Но появляется другая, крупнее и злее. Следом ещё одна. Сколько же их? Что, чёрт возьми, происходит?

Чувствую собачий смрад. Кажется, ещё немного и по мне поползут блохи. Зубы впиваются в бедро и руку. Гигантская, чёрная собака прыгает на грудь. Сбивает с ног.

Падаю на асфальт. Пытаюсь отбиться. Перед глазами собачьи пасти. Моё тело раздирают на части.

И вдруг я вижу человеческое лицо. Глаза, уши, рот — маленький мальчик, а под ним личина зверя. Он один из своры. Другой и в то же время свой. Так же клацает челюстями. Так же рычит. Так же беспощаден.

Зубы возле моего горла. Глаза мальчика над моим лицом. И я узнаю его.

Это мой оставленный сын. Господи, но как!? Его же взяли в детский дом. Откуда он здесь?

— Прости! — кричу я.

В ответ — лишь лязг зубов и смрад. Он никогда не узнает меня. Не узнает того, что у него был отец. Как и бездомных собак, его предали люди.

Чувствую, как по шее течёт тёплая кровь, а по лицу — едкие слёзы.

* * *

Мне семь лет. И сегодня я уйду играть в футбол.

Папа рассказывал мне, что все дети попадают в рай и там становятся футболистами. Папа был хороший. Он кормил меня сладкой ватой и учил играть в футбол. А потом вдруг ушёл играть сам.

Мама сказала, что он умер. Но я ей не верю. Это мама умерла, потому что стала другой.

Потом у меня было много пап. Все они громко кричали и дурно пахли. Однажды один из них залил мне в рот полбутылки горькой настойки. Мне стало не по себе. Я падал и рыгал, а все хохотали и говорили маме: «У тебя растёт алкоголик».