Чище воды, острее ножа

Девушка сидела в очень напряженной позе, сжав колени и сложив на них руки. Нижняя губа ее была слегка прикушена, а глаза опущены. Да, она явно пребывала не в своей тарелке. Что ж, не зря же я ее вызвала и именно сюда. Дома-то и стены помогают, а в отделении милиции, в официальном кабинете, человек чувствует себя уязвимым и беззащитным, на него значительно проще надавить. Особенно если это не какой-нибудь матерый уголовник, а обычный законопослушный гражданин.

— Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, — официальным голосом представилась я. — Я веду дело об убийстве Александра Лисовского. Впрочем, это вы уже, наверное, знаете, вы меня вчера видели на месте происшествия.

Девушка кивнула.

Поняв, что более распространенной реакции на свои слова мне не дождаться, я продолжила:

— У меня возникло к вам несколько вопросов, касающихся событий, происходивших той ночью.

— Но я же уже все рассказала. Со мной разговаривал… — Девушка запнулась, она явно не запомнила ни фамилии, ни звания Данилова.

— Да-да, я знаю. Капитан Данилов, — подсказала я. — Вот как раз по поводу ваших показаний, данных капитану Данилову, у меня и возникли некоторые вопросы.

Я нарочно старалась говорить как можно более официально. Как правило, это производит очень сильное впечатление. Иногда даже более сильное, чем прямые угрозы. Официальный тон — признак того, что с тобой говорит не просто человек, которого можно обмануть, упросить, разжалобить, подкупить, наконец, а представитель государственной машины, равнодушной и безразличной.

— Но прежде, чем задавать вам эти вопросы, я обязана ознакомить вас с ответственностью, предусмотренной Уголовным кодексом Российской Федерации за дачу ложных показаний. Пожалуйста, — я протянула Заедаевой заранее приготовленный лист с ксерокопией соответствующей страницы УК.

Девушка взяла бумагу, как-то растерянно заглянула в нее, подняла глаза на меня.

— Вы прочитали? — холодно спросила я. — Имейте в виду, в протоколе допроса, который вам предстоит подписать, будет указано, что вы предупреждены об ответственности за правдивость своих показаний.

— Да. А зачем это? — тихим испуганным голосом спросила Заедаева. — Я же правду говорила.

На секунду мне стало немного стыдно за то, что я так пугаю девчонку, но усилием воли я загнала неожиданно возникшее чувство поглубже. Иначе нельзя! Никак нельзя. Скорее всего, она покрывает убийцу, а это не шуточки. Если на нее не надавить, она преспокойно повторит, что Лягунов за всю ночь никуда не выходил, и будет ее слово и слово самого Лягунова против слов Сони. И ничего я тогда не докажу.

— Вот это мы сейчас и выясним. — Я придвинула к себе чистый бланк и начала молча заполнять его.

Заедаева тем временем «дозревала», я чувствовала это.

— Расскажите, пожалуйста, как вы провели вечер и ночь перед убийством, — попросила я, закончив заполнять «шапку» протокола. Самым забавным было то, что поскольку я на самом деле не являлась официальным лицом, то и юридической силы этот протокол не имел никакой. Хорошо, что Ольге о том ничего не известно.

— Я же уже рассказывала… — тихо произнесла девушка.

— Расскажите еще раз, пожалуйста, — холодно сказала я.

— Хорошо. Сначала мы сидели за столом…

— Об этом можете не рассказывать, — перебила ее я. — Начните с того момента, как все стали расходиться спать.

— Ну, мы с Димой ушли первыми. Там три комнаты, две смежные, а одна отдельная, ну вы там были, видели. Вот. Мы с Димой пошли в отдельную и легли спать. А остальные в зале остались. Что они дальше делали, я не знаю.

— Ночью вы не слышали ничего подозрительного? Какого-нибудь шума, криков?

— Нет.

— Вы не выходили ночью из комнаты?

— Нет. Только утром, когда Эля нас всех разбудила.

— А Дима Лягунов? Он не выходил из комнаты? — Я резко подняла голову и посмотрела Ольге в глаза.

На секунду Ольга смешалась, ее глаза забегали. Она прикусила губу, вдохнула и выдавила из себя:

— Нет.

— Ты в этом абсолютно уверена?

— Да.

Я записала свои вопросы и Ольгины ответы в протокол, отложила ручку и снова подняла глаза на девушку. Ольге явно стало совсем неуютно. Теперь я была совершенно уверена, что она лжет. Ее лицо говорило об этом красноречивее любого детектора лжи.

— Интересно, а откуда у тебя такая абсолютная уверенность? — поинтересовалась я, все дальше загоняя Заедаеву в ловушку. — Ведь ты же спала, правильно? Могло же случиться, что Лягунов ночью вставал и куда-нибудь выходил, а ты просто не проснулась и этого не заметила.

— Нет, такого не могло быть. Мы спали вместе, — Ольга слегка покраснела, — и если бы он вставал, то обязательно разбудил бы меня.

Я довольно улыбнулась. Этими словами Заедаева окончательно загнала себя в угол. Теперь она не могла легко отказаться от своих показаний. Самое неприятное, если свидетель говорит что-нибудь вроде: «Может быть, так, а может быть, и вот эдак, не уверен, не помню точно». Тогда его трудно подловить, он может менять свои показания сколько душе угодно. Ольга же себе теперь, с моей помощью, этот путь отхода обрезала.