Числа. Хаос

Убежать мы уже не успеем, и я хватаю Вэл и тяну ее вниз, к земле. Не успели мы плюхнуться на асфальт, как нас поднимает обратно в воздух. Я кричу — что-то ударяет меня в спину. Все, что не закреплено, болтается, как лодки в бурном море — машины, велосипеды, люди.

Кругом лопаются окна, дождем сыплется битое стекло, потом рушатся сами здания, падают те, которые выстояли при первом землетрясении.

— Лежите! — ору я. — Еще не всё!

Но на самом деле — всё. Движение прекращается так же резко, как началось. Неужели прошло всего несколько секунд? Правда, гром слышен еще некоторое время, и я жду, пока он стихнет, и только потом открываю глаза и поднимаю голову. Вэл рядом делает то же самое и немного расслабляется.

— Вот блин. — Голос у Вэл, по крайней мере, не пропал.

— Вы целы? — спрашиваю я. — Вы целы?

— Да, — отвечает она. — Вроде бы. А ты?

— Не знаю.

Все это проехалось по мне как танком — не физически, а в голове. Я не понимаю, как это пережить. И вообще, стоит ли теперь стараться.

— Пойдем, Сара, нам надо найти малышку. Надо найти Мию.

Когда она произносит «Мия», у меня набегают слезы.

— Посмотри на меня. Посмотри на меня. У нас все получится, — говорит она. — Сара, у нас все получится. Мы можем влиять на ход событий. Но не здесь. Надо ее найти.

— А может, нам, наоборот, надо держаться от нее подальше? Если Адама не будет рядом и меня тоже не будет, может быть, и будущее у нее станет другим, и число у нее изменится. Я видела его, Вэл. Прочитала в книжке Адама.

— Сегодня, да?

Она знает. Откуда?!

— Вы говорили, вы ее не читали.

— Не читала. Он сам мне сказал.

— Сказал?! Не может быть. Он говорил, что никогда никому…

— Это было после того, как он впервые ее увидел. Ему надо было облегчить душу, когда он вернулся домой. Само сорвалось.

— Не важно. Я же видела, чем все кончится, каждую ночь с тех пор, как забеременела. Ее смерть. Как все будет.

— Дело только в том, что все будет не так, как тебе снилось: там не будет Адама. Так что все уже изменилось. Что бы ни случилось, Сара, ты должна быть с ней. Она твоя дочь. Меня вот не было рядом с Терри, и я так об этом жалею…

Сейчас мы обе разревемся.

— Пойдем, Сара. За дело.

Она кряхтит, поднимаясь на ноги, и я не знаю, в чем дело: в обычных старческих хворях или у нее что-то сломано. Она поджимает губы в ниточку и берется за велосипед.

— Езжай вперед, — велит она мне. — Я поеду за тобой. Не отстану.

До Хэмпстеда мы добираемся в полчаса. Чем ближе мы подъезжаем, тем бодрее я становлюсь. Я не знала, что там увижу, и ужасно боялась, но дома кругом почти не пострадали. Целые улицы стоят нетронутые. Если не обращать внимание на выбитые окна, сучья деревьев, которые валяются где попало, можно представить себе, будто никакого землетрясения и не было. Можно, да не совсем.

И тут я вижу — вижу столб дыма, поднимающийся над крышами за две-три улицы отсюда. Я останавливаю велосипед и всматриваюсь, и сердце у меня леденеет.

— Что — это там?.. — Вэл подъезжает ко мне и тормозит рядом.

Прижимаю руку к губам и киваю.

— Не могу, — выдавливаю я, и получается шепот, — нет, не могу!

Вэл протягивает руку и кладет мне на плечо.

— Надо. Это твоя дочка.

— Дом… мама с папой…

— Я буду с тобой. Мы уже здесь. Мы на месте.

Я прерывисто вздыхаю.

— Ладно, — говорю. — Поехали.

Адам

Я бегу за ними по пятам. Был бы я собакой, взял бы след. Жалко, я не собака, — знал бы, что я на верном пути.

Я ни в чем не уверен, мне страшно — вдруг я бегу через весь Лондон не туда и все произойдет где-то в другом месте, а я не догадался? Но об этом я стараюсь не думать. Решил — значит, сделаю.

Когда я добирался до бабулиного дома, было так темно, что все целиком не разглядеть. Теперь, при свете, от последствий землетрясения просто выносит мозг. Такое прочное, огромное, сложное — большой город — превратилось в груду щебенки. Много высотных зданий рухнуло, и в Лондоне стало больше неба. К тому же сегодня солнечно — первый ясный день за пару месяцев. Аж не по себе от этого солнца. И так не разобраться, куда идти, не хватало еще, чтобы слепило глаза.

Иду опустив голову, прячусь от неба, стараюсь не смотреть на людей, собравшихся там и сям, на трупы, лежащие на улице. Так много разных историй. Я видел, как все это надвигалось, эти смерти жили у меня в голове уже несколько лет, и оказалось, что все это — правда. И что мне теперь — радоваться, да? Я пытался всех предупредить — и вот это случилось. Я был прав, так ведь? Только ничего такого я не чувствую, ни капли. Один страх, он заполнил меня до отказа, до последней косточки. Одно опустошение и беспомощность. Я хотел всем помочь, а люди все равно погибли, сотнями, тысячами. И сейчас погибают.