Числа. Трилогия

— Адам, компьютеры есть где угодно. А экраны, говорят, стоят даже не только в Лондоне, — если не врут.

— Ты не обязан… ты и так много сделал. Давай-ка лучше о себе подумай. О себе и родных.

— Не обязан, зато хочу. Адам, из-за этих мерзавцев погибнут тысячи. Так нельзя.

— Ладно, чел, будь здоров.

Сжимаю кулак, протягиваю ему. Он смотрит на него несколько секунд, потом хмыкает и тоже сжимает кулак, и мы стукаемся костяшками. И я думаю — делал ли он так раньше? Успеет ли когда-нибудь еще?

— Пока, Нельсон, — говорю.

Слышу, как за спиной закрывается дверь. Я не из тех, кто чуть что — сразу молится, но, пока бегу по коридору, отправляю маленькую такую молитву во двор, а оттуда — вверх, к серым небесам. Пусть он выпутается. Пусть у него все будет хорошо. Может, так и получится, ведь я-то знаю, что Нельсон — тихий, занудный Нельсон на самом деле просто нереально крут.

Сара

Не прошло и нескольких минут, как я отошла от дома Адама, и меня замели.

Так быстро — в голове не укладывается: только что я катила себе коляску по тротуару — и вот рядом тормозит машина, меня запихивают на заднее сиденье, и кто-то отстегивает Мию и сажает ее в детское кресло рядом со мной. Потом с обеих сторон садятся какие-то люди, двери захлопываются, замки щелкают, и мы уезжаем.

Коляска и наши мешки остаются на улице.

— Черт побери, что вы делаете? Кто вы такие?

Человек, который сидит рядом со мной, раскрывает бумажник и сует мне в лицо свое удостоверение.

— Комитет по правам ребенка. А это Вив — она из полиции. Отдел поддержки семьи.

— Какого черта вы схватили меня прямо на улице? Мы живем в свободной стране!

Тут вмешивается женщина, сидящая по ту сторону от Мии:

— Мы были вынуждены так поступить, потому что вы все время от нас убегаете. На Джайлс-стрит вас не было. Где вы, никто не знал.

— Могли бы засечь чип у Мии. Вы так уже делали. Зачем было устраивать этот балаган?

— Вынужденные меры. Вашим соседям мы предъявили обвинение в хранении наркотических веществ класса А с целью дальнейшей продажи. Эту ночь вы провели в доме вдовы одного из самых знаменитых грабителей в Вест-Энде и ее правнука, который в настоящее время исключен из школы за агрессивное поведение и находится под подозрением в убийстве. Откуда мы знаем, куда вы направитесь теперь?

Да, при такой подаче все это выглядит как-то кисло.

— Куда мы едем?

— В полицейский участок Паддингтон-Грин, где мы допросим вас в связи с событиями на Джайлс-стрит. Луизу мы передадим в приемную семью. Ее уже ждут.

— Вы заберете ее? Заберете ее у меня? Нет! Ни за что! Я поеду с вами в участок. Отвечу на все вопросы — мне нечего скрывать. Но я не допущу, чтобы вы отняли у меня ребенка!

— Салли, ваше мнение никого не интересует. У нас есть судебный ордер. Вашему ребенку нужна безопасная, спокойная обстановка.

— Я кормлю ее грудью, — говорю я.

Наступает тишина, и я думаю: «Ну вот, получилось. Теперь ее никто у меня не отнимет». Потом женщина говорит:

— Мы проследим, чтобы она была сыта и обеспечена всеми удобствами. Ее приемные родители — люди очень опытные.

Тут до меня доходит — как будто я раньше не знала, — какой холодный и жестокий этот мир и с какими холодными и жестокими сволочами я имею дело.

Думаешь, выкрутишься, — а ничего не выйдет.

Думаешь, ты сам хозяин своей жизни, — а вот и нет.

Рано или поздно до тебя доберутся.

Машина едет ровно и стремительно. Меня взяли в клещи, я даже не у двери сижу. Как отсюда выбраться, не придумать. Остается только сидеть и ждать, когда меня отвезут туда, где у меня отберут ребенка.

Сворачиваем с дороги, едем по спуску в подземный паркинг. Держу Мию за руку. Никак не могу поверить, что они на это способны. Еще как способны.

Нас выгружают из машины. Прошу разрешения в последний раз взять Мию на руки, мне никто не запрещает. Ей не нравится, что ее вынимают из кресла. Я пытаюсь сказать ей: «Мия, еще не все потеряно. Скоро мы снова увидимся. Честное слово». Но глаза у нее закрыты, голова так и мотается из стороны в сторону. И все равно мне ничего толком не выговорить: слова выходят слезливые, неразборчивые, истеричные. Все идет не так. Кто-то тянется ко мне, просовывает руки между мной и Мией, и ее забирают у меня и уносят.

Вижу только два силуэта: один несет Мию, другой — детское кресло. Полицейский рядом со мной говорит: «Сюда, пожалуйста» — и кладет мне руку на плечо, чтобы развернуть. Я думаю: «Руки убери, гад!» — но слова мне не выговорить. Получается визг, рев, и я не бью его, нет, я царапаю ему лицо ногтями, и тогда он тоже визжит, гонко, пронзительно, перепуганно. Прижимает ладонь к пяти красным полосам, а я пускаюсь бежать.