Числа. Трилогия

Я слышу шорох листьев, хруст гравия, но уже ничего не вижу. Из меня вышла вся энергия. Я лежу там, где он оставил меня, лицо облеплено холодными влажными листьями. Рядом со мной лежит малышка. Мне видна ее макушка, ее носик и глазки, закрытые, точно во сне. Но она не спит.

Она издает звуки. Не плачет, а осторожно проверяет, на что способны ее рот и легкие.

— Привет, — говорю.

При звуке моего голоса она умолкает. Поворачивает голову в мою сторону и мотает ею туда-сюда. Ищет грудь. Она, наверно, голодна.

Увы, у меня нет сил поднять ее и прижать к себе. Савл забрал все до последней капли. Я не смогу покормить ее. И тут меня прошибает холодный пот. Я умираю. Я думала, что Савл зарежет меня, но все произошло иначе. Он забрал мою жизнь. И если я умру, умрет и моя дочь.

Это грустно, отчаянно грустно, но я уже ничего не могу поделать. Разве что постараться успокоить ее единственным доступным способом. Дыхание мое стало быстрым и поверхностным, но я заставляю себя вдохнуть поглубже и начинаю напевать:

— Звездочка моя, мигай…

Мой голос едва слышен, но малышка неожиданно затихает. Мне приятно думать, что она слушает меня. Я пою и наблюдаю за ней, пока есть силы, запоминая ее родное личико в мельчайших подробностях. Когда становится невмоготу, я закрываю глаза и продолжаю петь.

Мой голос стихает, переходит в шепот, в слабенькое эхо, а потом и вовсе умолкает. Мысленно я продолжаю произносить слова. Они складываются в строчки в моей голове, еще и еще… Вдруг они снова начинают звучать. Только произносит их не мой голос.

— Ярче в небе ты сияй…

Как здорово. Моя малышка научилась петь. Может быть, она — ангел? Может быть, ее прислали, чтобы забрать меня отсюда?

Я хочу снова увидеть ее. Один, последний, раз.

Заставляю себя открыть глаза. Передо мной два личика. Два ангела. Один из них поет:

— Как сверкающий алмаз…

— Мия…

Она останавливается.

— Малыш. Малыш сияет, мама, — говорит она. Я вижу, что она сидит рядом со мной на груде листвы и обнимает сестренку.

— Да, Мия. Это наша малышка. Твоя сестра.

Веки опускаются. Я готова сделать что угодно, лишь бы не терять сознания. Что угодно. Но уже поздно.

— Мама устала, — говорит Мия.

— Да, — бормочу. — Очень устала. Я тебя люблю, Мия. Я люблю тебя, и я люблю твою сестру.

Мия наклоняется и кладет другую руку мне на ногу. Затем поднимает ее. Рука красная от крови.

— Маме плохо, — говорит она.

Я не хочу пугать ее.

— Просто устала, солнышко. Маме надо немножко вздремнуть. Я люблю тебя, моя ненаглядная.

— Люблю тебя.

Она опять наклоняется и целует меня.

Мои глаза закрываются. И тут она делает то же, что и Савл. Большим пальцем открывает мой правый глаз. Она иногда поступала так по утрам, когда я спала, а она хотела играть. Раньше это меня безумно раздражало, но сейчас мы смотрим друг другу в глаза, и я знаю, что больше никогда ее не увижу, и от этого к боли примешивается горько-сладкое чувство. Горькое, потому что мы прощаемся. Сладкое, потому что, если бы я могла выбирать, с кем быть рядом в последний миг, я бы выбрала именно Мию.

— Маме плохо, — повторяет она.

Ее глаза — самые синие на свете, точно как мои. Адам говорил, что в этой синеве можно раствориться. И теперь то же самое происходит со мной: я растворяюсь в Мии. Последнее, что я вижу, — ее бездонные глаза. Они заливают меня своим светом, и это причиняет боль, но боль прекрасную, боль, которая заслоняет все остальное. Синий цвет считается холодным цветом, но этот совсем другой — теплый, утешающий, обнадеживающий. Он заполняет меня до кончиков пальцев рук и ног, омывает кожу, сердце, легкие и разум. Я смотрю в глаза Мии и вижу, что она буквально окутана этим светом. Вокруг нее золотое сияние. Мой золотой ребенок.

— Люблю тебя, мама.

— Люблю тебя, Мия.

Слышится другой звук, что-то высокое и настойчивое. Но это уже не важно. Больше ничто не важно. Я больше не могу.

<strong><emphasis>Адам</emphasis></strong>

Подбегаю к воротам и вдруг сквозь туман слышу голос. Человек вне себя от счастья, только что не поет во всю глотку. Голос его доносится из-за стены.

Влетаю в ворота и замираю на месте. От входа идет гравийная дорожка, усаженная деревьями. За деревьями видны камни. Высокие, плоские каменные плиты. И тут я понимаю, куда попал. Это рисунок Сары, ее сон.

Тем временем голос делается все громче:

— Да! Да-а-а-а! Да-а-а-а!!!

Я и не глядя знаю, кто это кричит. А вот, кстати, и он. Носится между деревьями. Бегает, прыгает, даже пританцовывает. Я никогда не видел его таким и знаю, что такому поведению может быть только одна причина. Он сделал это. Он сделал то, что хотел. Он украл число у моего новорожденного ребенка, и теперь малышу осталось жить считанные часы.

Плевать на Савла. Надо найти Сару, найти нашего ребенка, но, наблюдая за ликующим Савлом, я чувствую, как в жилах закипает кровь. Он — не человек, а дьявол во плоти. Я это так не оставлю. Ему конец.

Бегу в его сторону.

Только когда я подбегаю совсем близко, он наконец видит меня. И заливается смехом.

— Адам, — восклицает он, — счастливый папаша!