Числа зверя и человека

– И не найдете, – улыбнулся он. – Ойген, ты у меня на хорошем счету, но перед Максом ты как неандерталец перед кроманьонцем. Знаешь, неандертальцы, говорят, не только обрабатывали орудия труда, но даже молились и создавали музыку. Но тем не менее на кроманьонских стоянках находили их обглоданные косточки, и следы зубов были вполне себе кроманьонскими. А не наоборот, знаешь ли.

Он замолчал. Мне показалось, что мысли его витают где-то далеко от проблем с нашими беглецами, но продолжил он все-таки о них:

– Бойся зубов Макса. Тебе кажется, что он – простак, рубаха-парень, и это отчасти верно. И все же этот простак вполне способен зажарить тебя на костре и полакомиться твоей печенью. Все вокруг не то, чем кажется, далеко не то. Так что не поддавайся иллюзиям, смотри на мир открытыми глазами, будь начеку, ясно?

– Хорошо… шеф, я все понял, – сказал я, опустив глаза. – Можно мне…

– В поле? На свободу? – Ройзельман посмотрел на меня так пристально, что по моей спине побежали холодные мурашки. Господи, почему я испытываю такой животный страх перед этим человеком? – Нельзя. Категорически нельзя.

– Просто я думал…

– Что под твоим непосредственным руководством поиски пойдут быстрее? – да он мысли мои читает, не иначе! – А нам и не надо ускорять поиски. Видишь ли, Ойген, я знаю, где они прячутся.

Я уставился на него с полнейшим недоумением:

– Тогда почему бы…

– …нам не взять их? По многим причинам. Сейчас они – зайцы в ржаном поле, над которым кружатся ястребы. Они затаились в месте, кажущемся им безопасным. Пусть посидят. Мы возьмем их в этом самом безопасном месте, но прежде мы должны спровоцировать остальных двоих. Теперь понятно?

Я кивнул. Это и правда было просто.

– И не упусти Алекса – от него можно всего ожидать. Лучше бы его мозг был в нашем распоряжении.

Он окинул невидящим взглядом прекрасное, совершенное тело, лежащее перед ним на холодном столе (я даже пожалел эту «девушку»: почему шеф, раз уж ожидает, что она очнется, не переместил ее на нормальное реанимационное ложе), и повернулся ко мне:

– Теперь иди. Продолжай заниматься своими делами. А на досуге зайди в бокс «В» спецотдела, там, на скале, и подготовь четыре камеры для твоих друзей. Надеюсь, тебе будет приятно вскоре встретиться с ними?

Я вышел из лаборатории и двинулся к спецотделу.

Глава 6 Зайцы в ржаном поле

22.12.2042. Город.

Кафедральный собор. Феликс

Вчерашняя удача в переговорах с похмельным «коллегой»-телефонистом оказалась единственной. Ни до Макса, ни до Алекса дозвониться не удавалось, до усадьбы тоже. И к Рите опять не пускали, что-то там было не то. Правда, доктор Хлуст заверил меня, что все в пределах нормы, просто Рите сейчас нельзя утомляться, а нужен только покой. И никакой нервотрепки, ни в коем случае!

– Тогда передайте ей, что с Марией, это ее сестра, все нормально, – соврал я. – Рита беспокоилась. Скажите, что Мария слегка гриппует, поэтому, боясь заразить, и не навещает. А так все в порядке.

Врач пообещал все передать, но у меня все равно сердце было не на месте. Какой-то этот Хлуст… скользкий. Вон и фамилия тоже… неприятная. Хотя скорее, я сам себя накрутил, валя с больной головы на здоровую. Чувство вины грызло меня неотступно: беспокоясь за Риту, я подсознательно был даже рад, что меня к ней не пустили. Марию-то я так и не отыскал! А Рите про какой-нибудь грипп лапшу на уши не повесишь, со своим полицейским опытом и недюжинной интуицией сразу поймет, что я вру.

Да еще и автобус ушел из-под самого носа!

Воистину, персонаж по имени Феликс Зарянич – классический пример клинического неудачника. Пока мной руководят, я еще вполне ничего себе, но стоит взяться за что-то самому… тьфу!

Может, если б я не решил пойти пешком, все повернулось бы по-другому. А может, и нет. Алекс говорит, что случайностей не бывает, все в мире закономерно и взаимосвязано.

Середина зимы – даже в наших, не приполярных широтах – не самое вообще-то удачное время для пеших прогулок. К тому же, выйдя на набережную, я попал под пронизывающий жестокий ветер. Шел, прихлебывал из купленного в автомате стаканчика безвкусный, но горячий кофе и думал: так мне и надо. Как будто этот ветер был своего рода наказанием, чем-то вроде очищения, что ли, словно жестокие его удары напрочь выдували из меня весь мусор: дурацкие сомнения, мелочность, уныние. Уныние, кстати, – один из семи смертных грехов. И это, наверное, правильно: проще всего сказать, что ты неудачник, что тебе не везет, и вообще ты ни на что не способен – и какой тогда с тебя спрос. А ведь Он спросит.

Проходя мимо собора, я вдруг – точно это был ответ на мои мысли – увидел, что он открыт, и почти инстинктивно (как пчела летит к своему улью) шагнул в резные, в два человеческих роста, двери. Как странно: собор начали строить еще в шестнадцатом веке, это сколько же тысяч людей проходило здесь, сколько поколений – дух захватывает, – а теперь я словно иду по их следам. И в этом был какой-то покой, какая-то стабильность – как тень вечности. Очень почему-то успокаивающая.