Как это часто бывало в последнее время, Степа не понял, издеваются над ним, или все следует принимать за чистую монету. Он не знал здешних порядков. Возможно, это было фирменным розыгрышем для новичков. А могло быть и так, что экономические тенденции цифрового века и впрямь проложили себе дорогу в мир алкогольной рецептуры. В конце концов, у себя в банке он готовил похожие коктейли, только с большим числом нулей. Стоило ли удивляться?
Степа протянул девушке две двадцатидолларовых бумажки.
- Сдачи не надо, - сказал он. - На ремонт аэродрома. А что у вас вон там?
Он кивнул на зеркальную дверь, откуда за минуту перед этим появились спутники Сракандаева.
- Кабинеты, - ответила официантка. - Но сейчас все три заняты.
Подождав, пока она уйдет, Степа вынул мобильный и снова набрал Простислава.
- Это я, - сказал он, закрывая трубку ладонью, чтобы не мешал шум. - Как, посмотрел?
- Посмотрел, - трудным голосом ответил Простислав. - Дело-то важное? Отменить нельзя?
- Чего? - спросил Степа. - Не томи.
- Мрачно. Двадцать девятая. «Повторная опасность».
- Так, - стоически сказал Степа. - Понятно. А позиция какая?
- У нас сегодня че, понедельник? Значит, первая, - ответил Простислав. - Слабая черта. Предсказание такое - «Войдешь в пещеру в бездне». Так что ты ето, фонариком запасись. И кошками. Только не теми, которые мяукают, а теми, которые цепляются, хе-хе-хе…
Степа несколько секунд молчал, потом, не попрощавшись, сложил телефон и спрятал его в карман.
«А чего ты хотел-то, - сказал у него в голове чей-то голос. - Человека грохнуть - серьезное дело…»
«Нет, - ответил другой голос, - при чем тут - человека. Это же не человек. Это «сорок три». И решать все надо сегодня или никогда. Нам на одной земле не жить. Как Зюзе и Чубайке. То есть им-то как раз нормально. А вот нам действительно - рядом не жить…»
Над сценой зажглись софиты, и ударила ритмичная музыка. Музыкантов видно не было, и Степа понял, что играет фонограмма. В небольшом пространстве между музыкальными ящиками появился мужчина в черной шляпе-федоре и строгом лиловом платье с низким вырезом на груди. Степа узнал Бориса Маросеева. Он первый раз видел звезду так близко. Боря был бледен. Под его глазом размещался большой синяк, видный даже сквозь грим. По цвету синяк был идеально в тон платью. Сняв с головы шляпу, Боря прижал ее к груди и поклонился. Зал приветственно загудел.
Степа заметил за соседним столиком двух молодых людей в одинаковых темных свитерах. Когда зажегся свет, стало видно, что их лица, как и у многих других в зале, подведены. Но косметика была наложена густо и неумело, словно кто-то наспех накрасил их в полутемном подъезде. Один был мелким бледноволосым юношей сонного вида. Другой был ростом, наверно, метра в два с половиной и напоминал персонажа из фильма Куросавы «Телохранитель» - титанического имбецила, который сражался деревянным молотом. Косметика смотрелась на его маленьком честном лице немного странно. Когда Борис Маросеев выпрямился после поклона, сонный юноша дернул титана за рукав. Тот вынул из-под стола похожий на тыкву кулак и, стараясь не привлекать внимания окружающих, экономным движением показал его артисту. Маросеев, как показалось Степе, побледнел еще сильнее. Но это могла быть и очередная перемена освещения.
Музыка стала громче. Начав раскачиваться ей в такт, Боря скрестил руки, запрокинул лицо к потолку, и с бархатными интонациями Джо Дассэна зашептал в проволочку радиомикрофона:
В зале восторженно завизжали. Послышался звон бьющейся посуды и крики - за одним из столиков началась не то потасовка, не то танец. Туда кинулись секьюрити, и Степа понял, что лучшего момента он вряд ли дождется. Подхватив портфель, он встал и быстро пошел к зеркальной стене. Остановившись возле нее, он оглядел отраженный зал. На него никто не смотрел - все были захвачены происходящим на сцене, где Боря, насколько позволяла неважная физическая форма, изображал что-то лыжно-дзюдоистическое.
Степа нажал локтем на зеркальную панель. Она повернулась, и он шагнул в открывшийся проем.
За ним оказался темный коридор с тремя дверями. Степа приоткрыл первую. Там сидела пьяная компания. Он приоткрыл вторую и увидел цыгана с гитарой, который что-то пел двум внимательным голым слушателям.
Сракандаев мог быть только за третьей. Степа вынул лингам из портфеля. Тот неприятно скользил в его мокрой от волнения руке.
«А может быть, - подумал он, поглаживая пальцами упругий пластик, - этот коридор и есть пещера, а бездна за дверью? Тогда все сходится. Вот только какая это бездна? Верхняя или нижняя? Ах, если б знать, если б только знать…»
Надо было спешить.