Числа

- Сюрприз? Для меня?

- Ну да.

- И чего?

- Вот играет, - водитель кивнул головой на светящийся синим щиток магнитолы. - Но сюрприза пока не было.

- Ну и поезжай спокойно, - сказал Степа, - послушаем по дороге.

После Бори запел неизвестный Степе исполнитель - у него был низкий, как у Воланда, голос, а текст был таким замысловатым, что Степа перестал слушать и погрузился в раздумья.

«Даже и не только «осел» и «жопа». Кажется, там еще одно значение есть - человеческая личность в ее сексуальном аспекте… I want some ass tonight… Kick some ass… Уж больно глубоко выходит. Интересно, сам он до такого додумался или какого-нибудь Малюту нанял? Сейчас ведь что квартиру обставить, что душу - со всем помогут, был бы лавандос… Так, секундочку… Но ведь душа - это вроде ты и есть? Для кого же ее тогда обставляют, раз становишься просто табуреткой? Наверно, для того, кто на табуретке сидит. А кто это? Зюзя говорит, кто-то невидимый, но с очень тяжелой жопой. А Чубайка надеется, что эта жопа - он сам… Господи, всюду жопа… А еду-то куда? Нет, лучше не думать, не то из бизнеса уходить придется. А мы еще повоюем за место под солнцем, нас так просто не возьмешь…»

Песня доиграла только до середины - когда низкий голос пропел слова: «And then you slip into a masterpiece», далекая рука убрала звук. Напористо затараторил диск-жокей, стараясь втиснуть как можно больше болтовни в дорогие эфирные секунды:

- Какая глыба, какой матерый человечище! Это был Леонард Коэн, который вляпался в очередной шедевр - примерно так можно перевести слова прозвучавшей песни. А сейчас для тех, кто в дороге, мы хотим передать маленький привет от осла Жоры. Только что порадовавший нас Леонард Коэн в свое время посвятил нашей следующей исполнительнице такие слова: «giving me head on the unmade bed», что в дословном переводе значит: «ты давала мне голову на неубранной кровати». На досуге подумайте сами, что делали на этой кровати Джанис Джоплин и Леонард Коэн! А для тех, кто уже понял, - бессмертный хит «Me and Bobby McGee» в исполнении той самой Джанис Джоплин! Леонард Коэн, выходит, был в ее жизни не первым кавалером. Итак, «Me and Bobby McGee» по заказу осла Жоры для тех, кто в дороге… В дороге куда? К сожалению, уже поздно спрашивать об этом осла Жору. Поэтому напомним дорогим слушателям, что на этот счет существуют разные мнения. По одному, все дороги ведут в Рим. По другому - все они ведут в никуда… Противоречие здесь только кажущееся, если вспомнить, что место, где мы находимся, дорогие радиослушатели, и есть третий Рим!

Последние слова диск-жокея утонули в музыке.

Заиграла одна из тех бесчисленных американских песен, которые не вызывали в Степиной душе никакого эмоционального отклика - наверно, надо было иметь за спиной иное детство и юность, чтобы ощутить хоть какой-то резонанс. Сначала он разбирал только отдельные словосочетания-штамповки: «everything we done», «secrets of my soul» и что-то в том же роде, а затем стала повторяться строка, в которой, несомненно, было заключено все послание:

«Freedom's just another word for nothing left to lose»[41].

Эти слова женский голос выводил отчетливо, так, что ошибиться было нельзя. Но было еще одно слово, которое Степа ясно понимал. Куда более важное и значительное слово, чем все, что волновало Джанис Джоплин. Это было само имя «McGee». Его певца выкрикивала, как глагол в повелительном наклонении: «Моги! Моги! Моги-и-и», отчего в песне появлялось что-то ницшеанское.

Степа подумал о том, что ему сейчас предстоит. Это было, конечно, неподъемно. Но по сравнению с другими вариантами грядущего этот был сказкой.

- Моги, Степа, - прошептал он себе. - Ох, лучше моги…

Песня кончилась, и пошла рекламная вставка.

- Степан Аркадьевич, - нарушил молчание шофер, - а можно спросить?

- Валяй.

- Я вот думаю, как интересно получается. Смотрите, тысяча миллиметров - метр. Тысяча миллиграммов - грамм. А тысяча миллионов? Выходит, он?

- Логично, - согласился Степа. - Он и есть.

Довольный, что развлек шефа, шофер засмеялся.

- Подъезжаем, - сказал он. - Вон тот поворот. Последний.

- Да, - сказал Степа. - Как это в песне - заезжайте за ворота и не бойтесь поворота…

- Как раньше пели! - пробормотал шофер. - Не то, что сейчас. Почему так?

- У слов смысл изменился, - ответил Степа. - Они вроде те же самые, но значат теперь совсем другое. Петь их сложно стало. Если это не твой бизнес, конечно.

- Точно, Степан Аркадьевич, - вздохнул шофер, закручивая руль к цели, - совершенно точно говорите.

Когда машина поравнялась с будкой охраны у знакомых ворот, по радио тихо запел Гребенщиков:

Меня зовут семнадцатый Идам[42].
Меня вы знаете сами
По чаше с кровью, девяти ногам
И скальпу с волоса-ами…