Число Файгенбаума

Нэнси Кресс Число Файгенбаума

Смотри! Вот существа человеческие, живущие в логове под землей... Подобно нам, они видят только свои или других людей тени, кои огонь костра отбрасывает на стены пещеры.

Платон. «Республика».

Я поднялся с кровати. Дайана растянулась поперек скомканной простыни — улыбка во все лицо, губная помада размазана, толстый живот блестит от пота. Она промурлыкала:

— Здо-орово...

— Это с тобой здорово, — сказал я и повернулся к зеркалу. За моей спиной с кровати призрачно поднялась другая женщина и, улыбаясь, подошла к окну.

— Иди в постельку, Джек, — позвала Дайана.

— Не могу. Надо ехать. Встреча со студентом.

— Вот так новость...

В зеркале я видел, что глаза у нее сузились, рот поджался. Другая женщина засмеялась, отвернулась от окна и тонкой рукой грациозно откинула со лба русый завиток.

Дайана сгребла с лица каштановые волосы и спросила:

— Джек, это не будет дерзостью, если я попрошу, чтобы ты хоть раз после всего этого не убегал от меня? Хоть разочек? — Я промолчал. — Как я должна себя чувствовать, по-твоему? Раз-раз-спасибо, мадам! У нас серьезные отношения, мы вместе почти три месяца, и разве это чересчур — попросить, чтобы после любви ты сразу не...

Я не прерывал ее. Не мог. Дурнота на этот раз была сильная; скоро начнет тошнить. Это из-за секса. Между тем Дайана встала на колени и говорила, говорила... Ее тело красовалось в обрамлении мятых бордовых занавесок, между которыми за окном виднелся облупленный каркасный домик соседа и заросший сорняками двор. Другая женщина стояла в обрамлении розовых шелковых штор, сквозь которые был виден сад с буйно цветущими розами. Она весело послала мне воздушный поцелуй. В ее глазах таилось понимание.

Началась тошнота.

— Ты совсем не понимаешь, что я чувствую, когда со мной обходятся, как...

Пришлось ухватиться за обшарпанный туалетный столик, который здесь был комодиком из полированного вишневого дерева. Передо мной маячило два флакона с парфюмерией: желтый пластиковый со спреем и элегантный, дутого стекла с дорогими духами. Я изо всех сил зажмурился. Призрачная Дайана легкими шагами проплыла к ванной и исчезла.

— Даже не смотришь на меня по-настоящему, когда мы занимаемся любовью и когда...

С закрытыми глазами я побрел к выходу из спальни.

— Дже-ек!

Успел захлопнуть обе двери, внутреннюю и наружную, прежде чем Дайана сообразила метнуться за мной. Так она и осталась в кровати — со своим слезливым гневом и мощными телесами.

На свежем воздухе мне полегчало. Я вел свой старенький «форд эскорт» к университетскому городку, но мерцающая обивка совсем другой, скоростной и великолепно сработанной машины с заглаженными линиями радовала глаз. Голова теперь не кружилась. В общем-то я никогда не обращал особого внимания на окружающих и за долгие годы привык выносить раздвоение всего, что не было особо существенным. Остального избегал. В основном.

Коробка факультетского «Корпуса Эрона Филдинга» торчит над широкой автостоянкой; три его этажа стоят на невысоком холме: ряды деревьев повторяются в горизонтальных полосах кирпича и стекла. Гулкий вестибюль полон студентов, спешащих к своим измученным наставникам, а наверху, на мраморной галерее, школяры напористо обсуждают природу человеческого разума.

Я двинулся по коридору к своей аудитории, одной из тех, что выделены преподающим ассистентам и научным сотрудникам.

Однако дверь в кабинет доктора Фрэнсис Шредер была открыта, и я не смог устоять.

Фрэн сидела перед экраном и работала; я постучал по дверному косяку — исцарапанный металл и призрачный элегантный молдинг. Она подняла глаза и улыбнулась.

— А, Джек! Зайди и посмотри на это!

Я вошел, да так радостно, что даже в глазах защипало. Настоящие, выдающие ее возраст пальцы летали по клавиатуре; гладкие пальцы идеальной Фрэн повторяли их движения. У другой Фрэн белокурые волосы пышнее, но не светлее, чем у реальной. И у той, и у другой они подстрижены одинаково просто, короткой шапочкой. Здесь Фрэн носит очки, однако ярко-голубые, немного запавшие глаза обеих одинаково светятся умом и спокойствием.

Она единственный известный мне человек, который почти таков, каким ему следует быть.

— Это последнее семейство фазовых пространственных диаграмм*, — сказала она. — Компьютер их только что отработал, я даже не успела сделать распечатку.

Я примостился рядом с ней, взглянул на изображение и заметил:

— По-моему, это выглядит не более беспорядочным, чем предыдущее семейство.

— Добавь — к несчастью. Все то же, все одно и то же.

Она рассмеялась шутке: в теории хаоса не бывает ничего повторяющегося. Фазовые диаграммы были чрезвычайно сложными и всегда иными, если не вмешиваться в процесс. Но не абсолютно хаотичными. Какая-то регулярность все же проглядывалась, только мы ее пока не могли выявить с нашим математическим аппаратом. Не могли найти ключ. Пока не могли.

Идеал, которого никто не видел.