Число власти

Именно это неуместное выражение окончательно решило исход дела. Паштет еще немного помолчал, старательно хмуря брови, искоса глянул на Бурого, не выдержал и расхохотался. Смеялся он в последнее время редко, можно сказать, совсем не смеялся, и сейчас, хохоча во все горло, до слез, до колик в сведенных судорогой мышцах, почувствовал странное облегчение. Будто камень с души упал, честное слово.

— Ты чего, Паштет? — настороженно спросил Бурый, ожидавший чего угодно, только не такой реакции на свой рассказ. С его точки зрения, в рассказе этом не было ничего смешного, и он испугался, не поехала ли у бригадира крыша. Могла ведь и поехать, и очень даже запросто: с тех пор как Хохол, эта жирная нерусская свинья, подстрелил его жену, Паштет ходил сам не свой. Эта его затея с биржей, вполне возможно, была не гениальной идеей, как Бурому показалось вначале, а просто первыми признаками сумасшествия. Ведь это только так говорится: железный, мол, мужик, — а на самом-то деле люди, даже самые крепкие, все из одного теста вылеплены. Из теста, понял, а не из какого не из железа... — Ты чего, командир? С тобой все в порядке?

— Со мной-то... да, — давясь неудержимым хохотом, едва сумел выговорить Паштет, — а вот с вами... Ой, не могу! Профессора поймали... Не могу я! Уморили, уроды!..

Бурый понял, что с бригадиром действительно все в порядке, и обиделся.

— Смешно ему, — сердито пробубнил он. — Смешно тебе, да? Он же, падла, нас пятерых чуть голыми руками не перемочил. Ни хрена себе, профессор! Ты, Паштет, конечно, тоже вдарить можешь, но тебе до него — как до Парижа раком, зуб даю. В натуре, как ураган. Как долбаный, блин, торнадо... Вот скажи мне, ну что тут смешного?

— А ты на себя в зеркало посмотри, — сказал Паштет, утирая кулаком выступившие на глазах слезы. — У тебя такая морда, как будто ты с небоскреба свалился. С самого, блин, верхнего этажа... — Он вдруг сделался серьезным. — Однако смех смехом, а дела наши — говно, братан. Торнадо там или не торнадо, а он теперь будет держать ушки на макушке, и второй раз мы к нему так запросто не подберемся. Черт, ну что вы за люди! Впятером с одним очкариком справиться не могли!

— Да какой там очкарик, — морщась от боли в разбитых губах, слегка невнятно возразил Бурый. — Не было на нем никаких очков...

— То есть как это — не было? — насторожился Паштет. — Он же слепой как крот! Балалайка сказала, у него стекла в очках, как донышки от бутылок из-под шампанского...

— Да там же темно, как у негра в ухе, — сказал Бурый. — Что с очками, что без очков, — один хрен, ни черта не видно...

Паштет нетерпеливо махнул на него рукой и, повернувшись в сторону спальни, громко, на весь дом, позвал:

— Эй! Подруга дней моих суровых! А ну иди сюда!

Дверь спальни открылась, и на пороге, зевая и кутаясь в слишком просторный халат Паштета, появилась всклокоченная и мятая со сна Балалайка. Она сладко потянулась, халат на ней распахнулся, и Бурый громко сглотнул слюну.

Балалайка протерла глаза, увидела Бурого, вздрогнула и запахнула халат.

— Ой, — сказала она, — это кто? Это кто его так?

— Это Бурый, — сказал Паштет. — А разрисовал его твой знакомый. Этот, который математик...

— Да ну, — недоверчиво протянула Балалайка, — не может быть. Он же щупленький, в очках... Не может быть! — уверенно повторила она.

— Это еще не все, — криво ухмыляясь, сказал Паштет. — Там, в ванной, еще четверо таких же, если не хуже. И всех уделал твой приятель — один, голыми руками...

Балалайка игриво и вместе с тем сонно махнула на него пухлой наманикюренной ладошкой.

— Ай, Паша, перестань, — зевая, сказала она. — Что я, девочка, что ли? Придумай что-нибудь посмешнее, а то сочиняешь какие-то сказки посреди ночи...

Она повернулась к присутствующим спиной и, споткнувшись о порог, скрылась в неосвещенной спальне. Дверь за ней закрылась, мягко чмокнув язычком защелки.

— Что за хрень? — растерянно сказал Бурый. — Ничего не понимаю! Подъехал на серебристой “десятке”...

— Да, — сказал Паштет, — редкая машина. Одна на всю Москву, а может, и на всю Россию. Пугачева с Киркоровым давно такую хотят, да все никак денег не накопят. Эксклюзив, блин!

— Ну а мы чего?.. — обиженно огрызнулся Бурый. — Откуда нам знать, что возле этого подъезда сразу две такие тачки ночуют? Полдня в машине прели, а тут смотрим — подваливает, как король...

— А может, их и не две, — задумчиво предположил Паштет. — Может, она одна. Может, наш профессор ее у приятеля одолжил — типа покататься, телку снять. Вот на этого приятеля вы, наверное, и наскочили...

— А мы чего?.. — повторил Бурый. — Мы откуда знали?

— Надо было знать, — устало произнес Паштет. — Посмотреть надо было, прежде чем прыгать. Спичку бы попросили, что ли, и хоть разок в рожу ему глянули. Башкой надо думать, башкой, а не задницей! Это, Бурый, по жизни так выходит: если думаешь жопой, получаешь по башке.

— Опытом делишься? — съязвил Бурый.

— Поговори у меня. Иди лучше в ванную, умойся. Да скажи там своим героям, чтобы сопли свои за собой подтерли, нечего у меня в доме свинарник разводить...

* * *

— Итак?