Число власти

Через несколько минут он без проблем вошел в базу данных института Склифосовского. Здесь все было до предела стандартизовано и упрощено — так, чтобы даже самая глупая из медсестер, какая-нибудь пожилая клистирная трубка, знающая о компьютере только то, что у него есть экран и какие-то кнопки, могла без труда разобраться, что к чему. Фамилии интересующего его больного Мансуров не знал; впрочем, можно было предположить, что в Склифе ее тоже не знали, поскольку больной туда поступил в бессознательном состоянии.

Так оно и оказалось. Просмотрев списки больных, поступивших в институт накануне, Мансуров обнаружил неизвестного с черепно-мозговой травмой и трещиной в основании черепа. Здесь было все: номер палаты, диагноз, назначения врача, дозировки и даже время проведения процедур — перевязок и уколов. Здесь был даже рентгеновский снимок, но Мансурова он не заинтересовал.

Он вышел из сети, выключил компьютер и закурил новую сигарету. Нужно было идти к соседу — поставщику лекарственных препаратов. Идти не хотелось, а не идти нельзя: принимая во внимание наличие за дверью палаты вооруженной охраны и субтильное телосложение Мансурова, ему вряд ли стоило полагаться на холодное оружие и тем более на голые руки. Надо идти. Надо!

Мансуров терпеть не мог это словечко — “надо”. Нехотя вставая из-за стола, он подумал, что его болтливость продолжает приносить горькие плоды: всевозможные, разнообразные, но при этом одинаково неприятные “надо” возникали теперь чуть ли не каждую минуту. И ведь это было только начало!

Он шагнул в сторону прихожей, и в это мгновение в дверь позвонили. У Мансурова упало сердце. Он хотел притвориться, что его нет дома, но потом вспомнил об оставленной прямо у подъезда машине и понял, что открыть придется. Надо!

Судорожно сглотнув, Мансуров решительно прошел в прихожую и повернул барашек замка.

* * *

Лев Андреевич Арнаутский долго не мог успокоиться после беседы с сотрудником ФСБ, который, кстати, так ему и не представился. Причин для беспокойства в связи с этой беседой у профессора Арнаутского было несколько.

Во-первых, его беспокоил сам факт появления на горизонте сотрудника ФСБ. Профессор почему-то надеялся, что связь его с КГБ давно и прочно забыта и что документы, в которых эта предосудительная связь была отражена, как-нибудь тихо прекратили свое существование — сгорели, размокли, потерялись, испарились или были уничтожены во время памятной осады Лубянки митингующими демократами. Ему так хотелось, чтобы компрометирующие его бумажки исчезли, что он в это почти поверил, и звонок с Лубянки его, естественно, обрадовать не мог. Ему сразу представилось, что за первой научной “консультацией” последует вторая, за второй — третья, а там, глядишь, ему опять предложат что-нибудь подписать, и все начнется сначала. Он знал, как умеют уговаривать люди с Лубянки, и знал, что отказаться от сотрудничества у него, как и в первый раз, просто не хватит мужества.

Профессор нервничал еще из-за того, что, кажется, наговорил лишнего, сам, по собственной инициативе, упомянув фамилию Шершнева. Никто ведь его за язык не тянул! Ведь давал же он себе слово, идя на эту встречу, не называть никаких имен! Так нет же, все равно не удержался, продемонстрировал свою широкую информированность... Старый стукач!

Кроме того, ему не давала покоя загадка, в общих чертах обрисованная вежливым агентом ФСБ — настолько вежливым, что он не постеснялся обозвать Льва Андреевича старой проституткой. Впрочем, на “старую проститутку” профессор напросился сам. Это было не оскорбление, а очень меткое, хотя и несколько грубоватое сравнение. Бывали в жизни профессора Арнаутского минуты, когда он сам обзывал себя покруче, так что на “старую проститутку” он почти не обратил внимания. Зато описанная собеседником ситуация на валютной бирже настолько захватила его воображение, что профессор не поленился проконсультироваться с коллегой, который теперь возглавлял факультет экономики и управления. Фамилия коллеги была Рыжов, а имя-отчество его Лев Андреевич запамятовал — к старости он стал забывать многие имена.

Консультация не только не успокоила Льва Андреевича, но, напротив, взволновала еще сильнее. Встретившись с Рыжовым в кафе за чашкой кофе, Лев Андреевич прямо спросил, не кажется ли ему странной ситуация на валютной бирже.

— Мне кажется странным другое, — мелкими птичьими глотками попивая кофе, ответил Рыжов. — Странно, что об этом до сих пор не трубят все средства массовой информации. Ведь надвигается настоящая катастрофа, по сравнению с которой устроенный Кириенко дефолт — просто детская шалость. Поверьте мне, коллега, если так пойдет и дальше, нас ждут тяжелые времена.