Число зверя

— Анвар Назарович, будьте добры, загляните.

Когда Анвар пришел, посол отдал ему письмо и попросил:

— Здесь на таджикском написано, переведите-ка нам.

Анвар положил письмо перед собой и, сосредоточенно нахмурив брови, стал читать его про себя.

— Что в письме-то? — не сдержал нетерпения посол.

— Сейчас, Виктор Иванович, почерк не очень разборчивый. Значит, так. Он передает привет всем родным и близким, понятное дело. У него все-де хорошо, здоров. Говорит, что стал настоящим мусульманином… афганцы относятся к нему, как к своему. А вот и главное — на родину он не вернется. Боится, видите ли, что его дома арестуют… КГБ дальше ругает… о советской власти нехорошо отзывается. Вот, собственно, и все. Странное какое-то письмо.

— Чего в нем особенного-то, Анвар? Ясное дело, что афганцы его, как водится, крепко обработали. «Хочу ислам, хочу джихад, не хочу обратно туда, где учат, что человек произошел от обезьяны». Старая погудка, как говорил еще Владимир Ильич Ленин. Мы такие заявления не в первый раз слышим, да по-другому они ему и написать бы не разрешили.

— Все верно, Андрей, однако письмо действительно чудное. Вот, смотри, в нем в двух местах вместо «рахмат», то есть «спасибо», сказано «ташаккур». Наши таджики так не говорят, а афганские — да! Или вот тебе еще пример, и вот… — Анвар ткнул пальцем в письмо. — Это все не по-нашему написано.

— Может быть, он, пока у них сидел, на их лад переучился говорить?

— Возможно, но не до такой же степени. У нас, в советском, так сказать, таджикском, полно русских слов и корней, а у него нет ни одного. Вот что странно-то.

Не найдя что на это ответить, Андрей Васильевич вздохнул и протянул руку к конверту, лежавшему на столе.

— Как бы то ни было, завтра мне это письмо надо отдать. Копию себе, конечно, снимем и в Москву пошлем, а письмо вложим в этот самый конвертик и отдадим Мартину. Он его доставит по назначению, как положено. — Андрей Васильевич повертел в руках захватанный белый конверт, взглянул на него и вздрогнул. — Это еще что такое?

— Что вы там усмотрели, Андрей? — поинтересовался посол. — Новую почтовую марку правительства афганских моджахедов?

— Посмотрите сами. Я своим глазам не верю. — От волнения Андрей Васильевич ткнул конверт почти в нос послу.

Неотрывно глядя на конверт, Виктор Иванович зашарил рукой по столу в поисках очков.

— Ну что тут? Адрес по-русски написан? Ничего особенного я в этом… — Посол, не закончив фразы, приоткрыл рот от изумления. — Вот это да! «Афганский враг рядом!» Вот же, между адресом и фамилией получателя написано: «Афганский враг рядом»! Что это значит — сигнал нам? Точно, что же еще! Вы, Анвар Назарович, правы — Шарифов не просто под диктовку, а из-под палки писал. Молодец! И как он не побоялся привлечь наше внимание таким образом?! Враг, понимаете, афганский враг! Теперь все ясно. — Посол задумался. — Вот что, Андрей Васильевич, напишите телеграмму. Коротко и толково изложите суть дела. Добавьте следующее — если Центр не возражает, то предложим моджахедам обменять Шарифова на их пленных, которые сидят в тюрьме в Кабуле и в других местах. Мы ведь такой вариант уже неоднократно обсуждали. Если наши дадут добро, то я насяду на пакистанцев. Попрошусь на прием к министру иностранных дел, поговорю с ним о пленных, и, как только он заведет свою любимую песню, что их, мол, в Пакистане никогда не было и нет, я ему — р-раз! — и выдам: «Ошибаетесь, ваше превосходительство, еще как есть-то!» Он у меня повертится! Вы же, друзья, обкатайте эту идею с афганцами, причем в нажимном плане. Еще надо будет хорошенько пошуметь в дипкорпусе, чтобы они на нас поработали, особенно наши нынешние друзья американцы. У них-то влияния на пакистанцев побольше, чем у нас, вот пусть и порадеют за свои любимые принципы гуманизма и права человека. Все понятно? Тогда расходимся.

* * *

Андрей Васильевич устало опустился в кресло в зале гостиницы «Холидей Инн», где должна была состояться церемония передачи Шарифова. Позади остались три изнурительных недели, наполненных бесконечными звонками и телеграммами в Москву и обратно, добрым десятком встреч с моджахедами. Москва сразу дала согласие, но моджахеды и слышать не хотели ни о каком обмене. Потом передумали и потребовали сразу пятьдесят своих пленных за одного нашего. Тогда уперся Кабул — слишком много, дескать, запросили. Долго торговались, пока не сошлись на двадцати пяти. Тут-то и началось — этого моджахеда ни в кабульской, ни в какой другой тюрьме нет, о другом — вообще никаких сведений, а третьего выпустить никак нельзя, потому что он бандит отпетый и требуется его обязательно в расход пустить. Теперь-то, слава Богу, все позади, осталось только сегодня последнее унижение вытерпеть.