Бедная Мамочка! Судя по всему, ей предстоял ужасный одинокий вечер перед телевизором. И поскольку "смотреть в ящик" она не любила, поскольку её преследовала коварная "чёртова дёжина", в душе с новой силой зашевелились опасения насчёт Лейфы. А что же будет вечером! А ночью?!
Мамочка уже представляла, что не сможет уснуть даже со снотворным, и до утра её будут мучать кошмары об ужасных деяниях извергов и садистов. И реклама шнурков "Бенефито". Звонить Лейфе вечером она боялась: трубку мог запросто снять муж Лейфы, зверски убивший беззащитное дитя. А разговаривать с убийцей... у которого руки, может быть, всё ещё в дымящейся крови невинной жертвы... Нет уж, увольте!
Мамочка почти решилась заскочить домой, перекусить и вернуться на работу, чтобы заниматься чертежами до утра. И вот тут-то случилось нежданное чудо. Чудо это происходило время от времени совершенно самопроизвольно и состояло в появлении среди спекулянтов-перекупщиков, наводнявших небольшой базарчик на площади около её дома, маленькой сухонькой старушонки с плетёной корзиночкой в руках.
Старушонка эта всегда бывала одета очень тепло, даже в самый разгар лета, когда другие не знали, как спастись от зноя. Она маячила у дороги на краю базарчика, всматриваясь в лица прохожих. И в отличие от всех "нормальных" перекупщиков, торговавших чем угодно, начиная от лака для волос и кремней для зажигалок и кончая стиральными машинами и не совсем чистопородными щенками (но непременно с отличной родословной!), несла в своей корзинке, признаться, не слишком ходовой товар - старинные книги.
Мамочке ужасно хотелось знать, кто такая эта старушонка, откуда она взялась и всё такое прочее. Однако, к сожалению, бабушка была немая. Казалось, старушонка ждала только Мамочку и никого другого, потому что едва завидев её, прижимала к груди маленькую свою корзинку и стуча облезлой инвалидной тросточкой, плелась прямо к ней.
Каждый раз Мамочка ласково обнимала старушонку за плечи, начинала уговаривать зайти к ней домой, поужинать и попить чаю, спрашивала, не надо ли ей чего, совала бумажку с ручкой, чтобы старушонка написала хоть слово, если уж говорить не может.
Тщетно! На все попытки установить контакт старушонка отвечала тем, что отрицательно вертела закутанной в шерстяной платок головой и махала руками. Ручку с бумажкой отталкивала. Поэтому можно было подумать, что бабушка неграмотная. Однако она снимала тряпицу, прикрывавшую корзинку, и извлекала оттуда книги.
Все они были старые-престарые, читаные-перечитанные, со стёршимися уголками страниц, едва различимыми названиями на обложках (если таковые вообще имелись), все распространяли не похожий ни на что другое смешанный запах сырости, пыли, клея, засаленной бумаги, гвоздики и вековой мудрости, который витает в любой приличной библиотеке или лавке букиниста.
Бог знает, откуда старушонка брала эти книги. Ясно одно: книги не ворованные, и она книгами не торгует, потому что денег с Мамочки не взяла ни разу. Только подумать: делать такие бесценные подарки!..
Нет, Мамочка вовсе не жадничала. Она всякий раз открывала кошелёк и тыкала пальцем в бумажки: сколько книги стоят? Один? Пять? Десять? Двадцать пять? Сто? Весь кошелёк?.. Старушонка только ласково улыбалась, махала рукой: мол, так бери, - совала оторопевшей, почти до слёз растроганной Мамочке ветхие драгоценности и удалялась. Мамочке было страшно неудобно ничего не платить за книжки. Однажды она незаметно бросила в старушкину корзинку "десятку" с рваным уголком и чернильным пятнышком, но придя домой, обнаружила эту самую "десятку" (да-да, с рваным уголком и чернильным пятнышком!) в полученной книге. Как и когда успела старушка спрятать туда купюру, Мамочка не заметила.
Не могла она также проследить, куда старушка уходит. Бабушка всякий раз ловко ныряла в самую гущу базарчика. А Мамочке под ноги обязательно падали то рассыпавшиеся яблоки, то ящик, то мальчишка какой-нибудь подворачивался, то приставал полномочный представитель Гренландской Моржовой, Боливийской Жемчужной или Мадагаскарской Бататовой компании, и пока она обходила препятствие, старушонка успевала исчезнуть.