Число зверя, или Лейтенант дьявола

И по некотором размышлении поняла, что он подкупал выбранной Эймером композицией. Изображённая на рисунке Мамочка была одета как-то странно. Про нарисованное платье по непонятной причине хотелось сказать: древний наряд, очень древний. Теперь ведь никто не носит таких просторных платьев с многочисленными складками. Древним был и головной убор в виде покрывавшей волосы сетчатой накидки с обручем вокруг лба. Очков у нарисованной не было, что лишний раз свидетельствовало о таланте Мальчика, сумевшего "убрать" с натуры очки.

Кстати, около пяти лет назад она только начинала носить очки и в то время даже частенько обходилась без них! Да очки никак и не пошли бы к старинной одежде. Зато к ней очень подходил напоминавший лилию цветок, приколотый к груди.

Нарисованная Мамочка сидела у каменной стены, увитой пышными виноградными лозами. Возможно, то была беседка. Один побег нарисованная женщина пропустила между пальцами правой руки, с милой непосредственной улыбкой на устах и рассеянной задумчивостью в глазах глядя на тарелку, стоявшую перед ней на низеньком столике, от которого на ограниченном пространстве портрета поместился всего лишь ближний край. На тарелке лежали крупные виноградные грозди, огромное спелое яблоко и несколько налитых пшеничных колосьев. Далеко на заднем плане виднелась стройная пальма...

Что-о?! Не может того быть!!!

Мамочка вспомнила полюбившиеся строки "Песней песней":

"Чрево твоё - ворох пшеницы, обставленный лилиями... Стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти... И запах от ноздрей твоих, как от яблоков... А мой виноградник у меня при себе..."

Господи, да откуда же он узнал?! Или не узнал, и это простое совпадение...

А солнечные блики так и сверкали на спелом яблоке, и искорки света прыгали на ягодках винограда...

Мамочка посмотрела на потупившегося, скрестившего на груди руки в неизменных жёлтых перчатках Эймера со смешанным чувством удивления, страха и восторга, пробормотала:

- Да, ты и впрямь художник, - свернула трубочкой лист с деталировкой, сняла с кульмана и отдельно свернула портрет и не сказав более никому ни слова, покинула комнату. Однако прежде, чем продолжить обход, занесла портрет к себе, положила на стол и заперла дверь на два оборота, чтобы в её отсутствие никто не заглянул ненароком в кабинет. После обхода, который был совершён со всей возможной поспешностью, Мамочка опять же заперлась, уселась поудобнее, пришпилила к своему кульману чудо-портрет и долго его разглядывала. В голове проносились бессвязные обрывки мыслей, не успевавшие сплестись воедино и оформиться во что-то конкретное, разрозненные воспоминания мелькали одно за другим. Иногда ещё тихий голос страстно и нежно нашёптывал:

"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные..."

В дверь постучали. Мамочка быстро сорвала портрет с кульмана, сунула его в стопку предназначенных для утверждения чертежей, обогнула стол, отперла дверь. Под звон бубенчиков в кабинет проскользнул Мальчик. В одной руке он держал небольшую спортивного стиля сумку, в которой позвякивали баночки и посуда. В другой был зажат наполовину исписанный листок.

- Отдайте рисунок, пожалуйста, - вот были первые слова Эймера, обращённые к Мамочке. Начальница молча указала на стул, приглашая садиться, вынула из руки Мальчика бумагу и бегло просмотрела написанное. То было заявление на увольнение по собственному желанию.

- Эймер, это что такое? - Мамочка ничего не понимала.

- Отдайте рисунок, - по-прежнему спокойно повторил он, пряча руки в перчатках между бёдрами и отчаянно краснея. Мальчик вообще очень легко краснел, как и все белокожие люди.

- Не отдам, - тихо, но решительно заявила Мамочка.

- Тогда порвите... к чертям собачьим, - зло сказал Мальчик. Мамочка впервые слышала слетевшее с его уст бранное слово. - Плохой портрет. Я рисовал его, как представлял... вас... К тому же, не успел докончить.

- Может, ты видел меня раньше? Или у тебя фото есть? - осторожно спросила Мамочка. Эймер отрицательно мотнул головой и шепнул:

- Нет, я вас... такой... представляю... представил.

Потом перевёл дух и уже твёрдо спросил:

- Когда подходить за расчётом?

- Но почему, Эймер? Зачем тебе увольняться?

Мальчик несмело взглянул на начальницу... то есть, на пока ещё начальницу.

- Ведь вы сами сказали. В кабинете Гия Эвхирьевича, помните? Что если чуть что, вы меня... Вот. И это случилось. Я не смог удержаться...

Мальчик смотрел на Мамочку, а она с замиранием сердца ждала, когда же этот юнец совершит извечную мужскую ошибку и вслед за дурацким "не смог удержаться" произнесёт роковое: "Простите". Ах, не зря советовал гениальный писатель: никогда не просите у женщины прощения за глупости, которые заставляет совершать любовь, просто молча подарите цветы; цветы прикрывают всё, даже могилы... Откуда же неопытному юнцу знать это великолепное в своей простоте правило! Он непременно ошибётся! Вот сейчас, сейчас!.. И тогда всё будет действительно кончено.