Чиста английское убийство

— Против этого трудно возразить, Том, — криво усмехается Сесил. — Только вот, чтоб вы знали: королева давеча поведала мне, будто интуиция шепчет ей о скором появлении на Континенте новой литературной звезды. И когда таковая не зажжется, нам, боюсь, придется испытать на себе настоящий гнев Ее Величества — тот, когда она разговаривает с виновным тихим-тихим, ровным-ровным голосом. А потом она сдерет с меня мою ослиную шкуру и приколотит ее на дверь нашего стрэндского амбара — в назидание преемнику...

— Да уж, с возжиганием новой звезды могут возникнуть проблемы, — качает головой Уолсингем, — Великие поэты рождаются несколько реже, чем неплохие оперативники, увы... Нам, похоже, ничего остается, кроме как самим накропать полдюжины пьес, подражая стилю Марло, и опубликовать их на Континенте от имени какого-нибудь прощелыги.

— Или — наоборот, — откликается вдруг со странным смешком Поули, "Человек, решающий проблемы".

— В каком смысле — наоборот?

— Не на Континенте, а здесь. И не писать за кого-то, а распространить слух, будто за некого драматурга пишет якобы чудесно спасшийся Драматург.

— Забавная идея, — кивает Уолсингем. — Остался, правда, сущий пустяк: отыскать в Англии никому не известного поэта, хоть отдаленно сопоставимого с Марло.

— Том, — подает вдруг голос Одри, — тот парень, с которым Кит работал над "Генрихом Шестым"... Он рассказывал.

— Уилл Шакспер? Хм... А ведь и правда: Кит ругал его последними словами — а это среди поэтов дорогого стоит!

— Шакспер? — разочарованно откликается Сесил. — Никогда о таком не слыхал...

— Так нам такой и нужен: молодой, талантливый, нераскрученный... находящийся под творческим влиянием Марло... Вряд ли для этой цели сгодится Грин или кто-то вроде.

— Значит, берем мы этого самого Шакспера, — ухмыляется Сесил, — подсобляем ему приподняться на первых порах, а сами исподволь убеждаем всех вокруг, будто за него пишет Несравненный Кит... Интересно, много ли найдется читателей, способных поверить в такую конспирологическую бредятину?

— А "всех вокруг" убеждать вовсе и не надо, — откликается "Человек, решающий проблемы". — "Способный поверить в это читатель" нам необходим ровно один; при том, что он, этот читатель, и сам хотел бы в это верить.

При этих словах все взгляды устремляются на Одри.

— Вы просто конченные психи, — безнадежно вздыхает любимая фрейлина Ее Величества.

— Боюсь, что во всех иных вариантах мы — покойники...

Уолсингем (разливая коньяк по стаканам):

— Ну так как, леди и джентльмены — "Марло умер — да здравствует Марло"? Чокаясь или не чокаясь?

Четыре стакана в некотором сомнении зависают над столом, и поверх них загорается:

THE END

Сцена после титров (post-credits scene)

Звук дверного колокольчика. Человек (на протяжении всей сцены его видно лишь со спины) открывает дверь. На пороге — почтальон, протягивающий ему облепленный марками конверт:

— Мистер Шекспир? Вам заказное — с Континента, из Богемии. Распишитесь, пожалуйста.

Человек — в кабинете; на его рабочем столе — творческий бардак: исчерканные листы черновиков, изрядная стопка перебеленного, пара раскрытых фолиантов-справочников, пивная кружка с запасом гусиных перьев. Некоторое время он разглядывает невскрытое еще письмо, потом бросает взгляд на украшающий бюро небольшой дагеротип — всем нынче известный "Портрет незнакомца" (которому, разумеется, приданы некоторые черты Ди Каприо) и вновь возвращается к конверту.

Оказывается, его вниманием завладели разноцветные марки (крупный план): их целая серия — разные модели парусников. Великая морская держава... 

Вместо послесловия

Чудесная Анна Н. Оуэн из университета Нового Южного Уэльса, консультируя меня по ходу написания этого текста, вложила в него столько своего "чистого боевого времени", что это далеко выходит за рамки называемого обычно "консультативной помощью". Мне остается надеяться, что время то было потрачено ей не впустую, и что в своем повествовании я не сильно погрешил против духа (о букве, понятно, речи нет) Елизаветинской эпохи, которую, вслед за Анной, причисляю к цвейговским "Звездным часам человечества":

Родина драконов

Это было время, когда адмирал пиратской эскадры мог отвернуться от горящего испанского фрегата и бросить людям на мостике: "Sic transit gloria mundi". Это было время, когда Ее Величество могла шугануть неугодившую фрейлину девятибальным матросским матом. Окружающие поняли бы обоих.

Во время боя с Непобедимой Армадой, когда маленький легкий кораблик Хоукинса несся по гребню волны, а испанский флагман провисал у ее подножья, Хоукинс перегнулся через борт и, углядев на палубе "испанца" командующего вторжением герцога Медину-Cидонию, прокричал ему в лицо на языке древних римлян всю его родословную — так, как Хоукинс ее себе представлял. Хоукинс был слабоват в испанском. Герцог вряд ли смог бы оценить соль обращения, будь оно сделано по-английски. А вот прекрасной латынью они владели оба.