Означенная «смерть поэта в кабацкой драке» возникла, похоже, в виде слуха, добросовестно зафиксированного в своеобразной «литературной энциклопедии» тех лет «Palladis Tamia» (1598) — «Был зарезан трактирным слугой, приревновавшим его к любовнице»; слуха, перешедшего в результате бесконечных повторений в категорию общеизвестных фактов. И вот историку и шекспироведу Лесли Хотсону (1925)[1]
пришла в голову гениальная в своей простоте идея: ведь если там было убийство, то, надо полагать, имело место и какое-никакое следствие; и чем строить умозрительные гипотезы, может для начала поискать в архивах документы того следствия — вдруг они уцелели? Каковые документы он и обнаружил, вполне триумфально, в городском архиве Дептфорда — где они пылились, никем ни разу не востребованные, с того самого июня 1593 года.Самое интересное — что протокол коронерского расследования, как выяснилось, во многих существенных моментах совпадает с тем, что было описано Уильямом Воэном (William Vaughan) в его изданной по горячим следам «Золотой роще» (1600). То есть кое-кто из современников был вполне «в теме», и Шекспир в пьесе «Как вам это понравится» (1599) весьма прозрачно намекает на действительные обстоятельства гибели Марло — когда пишет о «непонимании», которое иной раз «убивает человека вернее, чем большущий счет в маленькой комнате (it strikes a man more dead than a great reckoning in a little room)».
Так вот, никакого «кабака» и «пьяной драки» (это всё — из статьи о Марло в фундаментальном оксфордском Биографическом словаре 1917 года) там не было и в помине. Была комната семейного пансиона вдовы Элеоноры Булл — тихое, в высшей степени благопристойное заведение. В Лондоне в ту пору как раз приключилась очередная вялотекущая чума, и состоятельные горожане, вслед за королевским двором, эвакуировалась из столицы кто куда мог; в том числе и в Дептфорд, на другой берег Темзы — так что пансион был битком набит «чистой публикой».
Утром 30 мая там объявилась четверка джентльменов, занявших заказанную загодя комнату; провели они там в общей сложности более 9 часов; довольно много съели, а выпили сущую чепуху; по ходу дела выходили прогуляться в сад, играли в триктрак — «игру хитрую, требующую самообладания, смекалки, чистоты духа и ясности мышления» и постоянно вели между собой какие-то тихие разговоры (стенки в пансионе тоненькие, соседям всё слышно).
На десятом часу этого чинного времяпрепровождения джентльмены ни с того ни с сего заспорили — кому платить по счету? Кит Марло («мастер клинка», виртуозно обращавшийся со всякого рода железом),
Всё следствие уложилось в полдня; поскольку Фрайзер имел в Дептфорде репутацию человека почтенного и к насилию совершенно не склонного (а Марло — совсем наоборот), коронер, вместе с жюри присяжных, постановил, что дело ясное: законная самооборона. Достукавшегося («Наконец-то!..») скандалиста по быстрому прикопали во дворе местной церкви Св. Николая, не озаботившись даже надгробьем («Торчок, пидор, и вообще — безбожник! Пусть еще спасибо скажет, что хоть в освященной земле!..»), поставив в этом деле точку. На три с половиной, без малого, века.
Для нас же, нынешних, как раз «дело ясное, что дело темное». Русская Википедия глубокомысленно замечает: «В этом деле действительно много странного»; собственно, оно из тех странностей и состоит, что называется, «чуть менее, чем полностью». Вот, к примеру: «В последний день своей жизни Марло обедал в таверне с компанией подозрительных личностей: Инграмом Фризером, Николасом Скирсом и Робертом Пули. Есть основания считать, что эти люди были связаны с секретными службами» (конец цитаты).