Чиста Английское убийство

После этого его, от греха, спровадили обратно на Остров — где он, само собой, немедля оказался уже в уолсингемовых подвалах… Контрразведчики быстро поняли, что для них сей персонаж оперативного интереса не представляет, и передали его в другой департамент — завербованным осведомителем по религиозно-идеологической части. В литературе периодически мелькают предположения (Риггс, 2004), будто Бейнс был знаком с Марло еще по Кембриджу, а потом пересекался с ним в Реймсе (куда «поэт и шпион», возможно, как раз и отлучался, прогуливая занятия), и даже будто бы именно Марло подкинул своему недалекому приятелю, чиста по приколу, ту светлую идею насчет «отравления колодца»… Это, однако, никак не проходит по датам: Марло приехал в Кембридж из своего Кентербери в 1580-м, когда Бейнс уже был в Реймсе, а его засекреченные отлучки начались с 1584-го, когда диакон уже вернулся на Остров. Так что познакомились они (лично) лишь в 1592-м, во Флиссингене.

Когда двое штафирок оказываются в военное время на военной базе, и живут там под одной крышей (в обиходном смысле этого слова…) — это подозрительно уже само по себе. Марло участвовал там в операции «МИ-6» (собственно, сам Роберт Сесил и переписывался потом с военными властями по поводу этой истории); по тому, как они с Бейнсом себя повели, ясно, что о миссиях друг друга они не подозревали; эрго — диакон должен был работать на конкурирующую Контору, эссексовскую «МИ-5» (его там, похоже, в тот момент использовали как опознавателя по старым папистским связям из Реймса, а то и просто как «живца»). Почему ни один из них не представился командованию базы вполне понятно: крайняя нелюбовь военных и флотских к шпионам — вполне себе общечеловеческая ценность[34].

Марло явно решил, что судьба столкнула его с человеком из католического подполья, и всячески пытался заинтересовать того своей персоной (много чего наговорив занимательного, и даже кое-чего показав, по части фальшивых голландских шиллингов) — в надежде, что тот сведет его с тамошними эмигрантами, а то и прямо с людьми Стэнли и «Капитана Жака». Если бы Бейнс, как положено, доложил по команде в свою Службу, то непонятку, возможно, успели бы разрулить; тот, однако, решил выслужиться по быстрому, и стукнул местному военному коменданту — на чем вся операция «МИ-6» сгорела синим огнем.

И очень похоже на то, что Бейнс был искренне убежден: Марло — действительно фальшивомонетчик, содомит, сатанист-богохульник, и прочая, и прочая: хорошо сыграл, однако… А когда Марло, увезенный в наручниках в Англию, тут же оказался на свободе, безо всяких для себя последствий — твердо уверился: преступника нагло отмазывают высокопоставленные покровители-театралы, по линии гей-сообщества… Марло же, со свойственной ему тактичностью, подлил масла в огонь: в его обнародованной через пару месяцев пьесе «Мальтийский еврей» центральному персонажу (весьма отвратительному — просто-таки мечта «Штюрмера») был придан целый ряд черт Бейнса — включая сюда историю с «отравлением колодца».

…В общем, когда в мае 1593-го Друри повстречался с Бейнсом, им был прямой резон, так сказать, «объединить бренды» (с): Бейнс ненавидел Марло чистой-незамутненной, и где-то даже бескорыстной, ненавистью, а Друри мечтал, по ходу собственных розысков «Тамерлана», кинуть обратку подставившему его некогда Чолмли. Если верить Друри, их встреча произошла где-то между 6 и 9 мая: награда в 100 крон за памфлетиста не была еще публично объявлена лордом-мэром, но у сыщика был на сей счет инсайд из мэрии, и он надеялся загодя получить от Бейнса наводку — тут ему, вроде бы, темнить незачем. Вряд ли Бейнс, даже если бы реально знал автора «Dutch church libel», стал делиться такой ценной информацией с Друри (с какой стати?), но вот поторговаться — отчего бы и нет…

По ходу той торговли всплыл крайне важный для обоих момент: провокатор Чолмли болтал (публично!), будто бы Марло обратил его в атеизм по ходу неких «лекций», и является для него эдаким атеистическим гуру. Важно тут то, что все прочие обвинения в адрес Марло, которые появятся в тех доносах — абсолютно голословны: «его слово против моего слова», а вот заявления Чолмли — это уже из тех слов, которые можно и «подшить к делу». Причем, скорее всего, это было правдой — в том смысле, что Чолмли действительно болтал об этом на всех углах: наш поэтический стукачок, похоже, сам искал подходы к «Школе ночи» (скорее всего, по прямому заданию Эссекса и Бэкона), и надеялся потрафить тамошним вольнодумцам.