Чиста Английское убийство

Версии де Кальб и Хонана не дают ответа на весьма важный вопрос: чем они все, собственно, занимались в том пансионе почти 10 часов кряду? зачем тянуть с решенным убийством столько времени? Как справедливо пишет неомарловианец Фэри (2005), критикуя всю группу «гипотез ликвидации»: «Почему весь день? Если все трое присутствовавших там людей имели намерение убить его [Марло], зачем они ждали так долго, когда каждую минуту растет риск того, что что-то пойдет не так?» Марло — не богемный лох, а опытный оперативник, чутье на опасность у него должно быть в крови, и уж убить себя за здорово живешь этот точно не позволит…

Мы готовы подарить сторонникам «заговора-и-убийства» некий вариант объяснения; объяснение (сразу предупреждаем) так себе, но поскольку у них-то нет вообще никакого — пускай пользуются.

Ясно, что все четверо участников той «шпионской вечеринки» всё это время терпеливо ждали какого-то сообщения извне. Так вот, ожидали они там вовсе не приказа на ликвидацию «собутыльника» (это первое, что приходит на ум), а как раз ВОЗМОЖНОЙ ОТМЕНЫ того приказа (исполнять который им было до смерти неохота: корпоративная солидарность в этой среде — не пустой звук). Понятно, что судьба «майора Марло» решалась на сложных переговорах в весьма высоких кабинетах; к семи вечера оттуда прибыл курьер с сообщением, что, к сожалению, развести углы так и не вышло, и светила расположились самым неудачным для майора образом… После чего ребята вздохнули и, со словами: «Прости, Кит — ничего личного», тыкнули коллегу заточкой в глаз; приказ есть приказ, такие дела.

Тех сторонников «заговора-и-убийства», кто и впрямь решит воспользоваться этой подсказкой, мы сразу честно предупреждаем о ее «встроенном дефекте»: по нашему мнению, такого рода мокруху сотрудники двух конкурирующих ведомств («МИ-5» и «МИ-6») на глазах друг у дружки учинить не могли никак. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», увы.

Это вплотную подводит нас к следующему обстоятельству, кажущемуся совершенно необъяснимым в рамках любых гипотез «заговора-и-убийства», а именно: то самое соучастие сотрудников двух враждебных Контор, сесиловской и эссексовской. Как хорошо сформулировал тот же Фэри (2005), касаясь вопроса об организаторе дептфордских посиделок: «Почему [именно] эти люди? Если за этим стояли Сесилы, почему Фрайзер? Если это был Эссекс или Уолсингем, почему Поули? Только комбинация лорда Бёрли, сэра Роберта Сесила и Томаса Уолсингема [в качестве организаторов] создает такую возможность, но почему они [дружно] захотели убить Марло?»

(7) Этот вопрос оказался камнем преткновения и для самой, безусловно, проработанной из гипотез этой группы — Чарльза Николла[55] (его версии 1992 и 2002 годов различаются в некоторых деталях). В ней Марло пал жертвой борьбы между партиями Эссекса и Рэли (с чем мы вполне согласны), а тот смертельный удар «поэту и шпиону» нанес Скерес (Фрайзер же взял мокруху на себя, именно пользуясь своей репутацией «божьего одуванчика» при «законной самообороне») — вот это уже вполне смахивает на правду!

Предполагается, что эссексовская «МИ-5» пыталась перевербовать Марло, чтобы получить от него убойный компромат на Рэли; тот, однако, полез в бутылку, ну и — пришлось убить, «Такая вот неприятность» (с)… И всё бы ничего, но из этой картины опять выпадает Поули. И тут Николлу приходится идти на прямо-таки фантастическое допущение: резидент-де заявился туда незваным, он спешил на выручку коллеге по «МИ-6», но опоздал (в 9 часов не уложился?..) и оказался на месте, когда всё уже было кончено…

Ну, это уже какая-то мелодрама… театр шиллеровский. «Неубедительно!», увы.

(8) «И, наконец, главное. Не потому главное, что самое опасное, а потому, что наиболее вероятное» (с) — начальство Марло-шпиона (Роберт Сесил и Бёрли), опасавшееся разглашения им секретов Службы на следствии-суде. На фоне, например, экстравагантной гипотезы Брейта (см. выше), где те же Сесил с Бёрли учиняют ликвидацию Марло-поэта из-за «зашифрованной католической пропаганды» в его пьесах («литературоведы в штатском», блин…), эта старая-добрая версия подкупает своей печальной простотой: «Nothing personal, just business!» Неудивительно, что специалисты по истории спецслужб (в отличие от литературоведов…) предпочитают именно ее[56].