Чистая бредятина

У Лолиты ни разу не было сбоев в продаже любых из своих домов. Лицензия на торговлю недвижимостью имелась, и если только кто–нибудь из потенциальных покупателей оказывался мужескаго полу, ей назначалось лишь присутствовать, пока пара совала нос во все углы дома. Мужчины ощущали мощный позыв остаться с нею в комнате наедине, особенно осмотрев ее будуар, соперничавший с зеркальными залами. На трюмо располагались боевые порядки помад, сложенные наподобие боеприпасов, коими по случаю они и являлись в точности. Скользящая дверь обнаруживала за собой чулан, набитый целой радугой эластичных брюк, бесконечно отражавшихся от стены к стене. Мастерство Лолиты было таково, что жены всегда оставались в неведении касательно вдруг углубившегося интереса своих мужей к велюру. Она следовала за своими будущими покупателями в кухню, где праздно облокачивалась на дверной косяк и демонстрировала им меблировку бананом. После чего мужья бросались покупать дом, чтобы только оказаться с нею в одной комнате при передаче ключей.

Тем не менее, на этот раз, дожидаясь неизбежного «да» покупателя, Лолита испытывала сосущие подначки души: то было желание работать. Сдвиг монументальных пропорций в ее мышлении, поскольку Лолита в своей жизни не работала ни дня, если не считать должности Лолиты. Я перемужена мужами, подумала она. Я бы не прочь заглянуть в какой–нибудь бутик около десяти и выйти из него же около трех после хорошенького долгого ланча, оплаченного самим магазином. Я бы не прочь соскакивать с табурета, когда внутрь зайдет какой–нибудь клиент. У меня это хорошо получается. Кроме того, она думала, что неплохо было бы устанавливать таймеры в соляриях. Черт, она ведь уже научилась ставить свой у Кристофа; почему бы не получать за это деньги? Однако стоя в кухне, раздираемая противоречивыми… силами было бы слишком крепким словцом; существительными было бы, наверное, лучше — летаргией и скукой, — она просто–напросто не могла собрать воедино столько энергии, чтобы снять трубку и разузнать, что происходит на рынке занятости. Тем не менее, несколько секунд спустя, когда ее беспроводной аппарат по случаю зазвонил, сенсорный всплеск одарил ее достаточным напряжением тока, чтобы руки задвигались, и на звонок она ответила.

— Ты не хулахупишь? — Это была ее подруга Кристина из салона красоты — она звонила сказать, что одна из ее клиенток ищет кого–нибудь поучить хулахупу дитя–кинозвезду для съемок в фильме, действие которого происходит в шестидесятых. — Чтобы получить эту работу, тебе придется встретиться с парнем по имени Ласло и пройти с ним собеседование. Вот его номер.

Идеальный момент — предложение это электрическим зарядом взболтнуло дремлющий сегмент ее мозга, называемый «работой». За то время, пока трубка путешествовала от ее уха к рычагу, Лолита решила надеть свою другую желтую мини и ехать в Бёрбанк на встречу с Ласло.

Ласло, больше похожий на Морти, сидел в кабинете, удивительно затрапезном для человека, который должен быть таким большим воротилой киноиндустрии. Лолита ответила на его первый вопрос, не сопровождавшийся контактом взглядов:

— Имя?

— Ло–лии–та. — Имя свое она произнесла, как паровой радиатор с согласными.

— Фамилия?

— Лолита Руни–Бёртон–Уинн–Фортенски–Гуччионе, — ответила она, опустив несколько фамилий, чтобы сберечь время, и добавив несколько, чтобы звучало джазовее.

— Образование?

В смущении Лолита скрипнула сиденьем — полиэфир ее наряда проехал юзом по шеллаковому стулу.

— Не могли бы мы закончить на площадке для гольфа? — спросила она. Ласло сморщил лицо в вопросительный знак, впервые глянул на Лолиту, перевел взгляд на свои настенные часы и однократно дернул подбородком, что означало: Пойдемте.

Лолитино тело было особо приспособлено к гольфу, а туловище ее собеседника — напротив. Ласло замахивался так, словно забивал в сад гвозди. Иногда мяч его случайно вырывался вперед; иногда Ласло загонял его в грязь, где мяч напоминал похороненный глаз. Замах Лолиты, с другой стороны, прекрасно было слушать: долгий ускоряющийся ш–шух–х, сломанный посредине щелчком хлыста по жирному центру. Кроме того, Лолита разыгрывала трехактную пьесу, устанавливая мяч на метку. Только в этот раз смотрели на нее не мальчик–упаковщик и не кассирша в супермаркете; теперь на нее смотрели денежные тузы и биржевые маклеры — все зародыши мужей, дожидающиеся рождения. В желтой мини–юбке она выглядела, как маленькое солнце, катящее от лужайки к лужайке. К концу игры Лолита не только получила работу — она еще и продала свой дом профессионалу.

Когда, три месяца спустя, поступили деньги, Лолита купила двухэтажный калифорнийский особняк в Западном Голливуде и уютно устроилась меж лязгом золотой тарелки Беверли–Хиллз с одной стороны и самодостаточным гей–анклавом с другой. Единственное негативное последствие переезда — теперь ее вылазки в супермаркет уже не производили желаемого эффекта. Упаковщики больше не окидывали ее дополнительным взглядом — теперь они лишь проверяли ее на предмет наличия адамова яблока.