Чистая кровь

— Не знаю, — сказал Момо задумчиво. — Тело нашли почти посреди лестницы, вокруг — ничего, чем ему голову так раскатали — непонятно, орудия преступления — никакого, и следов никаких вокруг. Не знаю я ничего! — вскричал вдруг Момо раздражённо. — Я вообще не криминалист, у нас этот курс два месяца был всего в училище! Моё дело порядок охранять, и чтоб туристы наркоту в деревню не тащили. Ну, воров ловить. А тут уже вторая смерть подряд, и обе явно насильственные. Ты же про старого Илиа спрашивал вчера? Задушен, и тоже никаких следов вокруг тела. Я думал, затоптали, когда переносили — но нет, дед твой там командовал, всё сделали аккуратно, там и Илиа следы сохранились, и видно, где кто был, когда его вытаскивали из щели и несли. А других следов нет, понимаешь? Вообще нет никаких! Ну как это может быть? Как будто старый сам себя задушил. И неизвестно, где именно.

Мне сильно не понравилось то, что на меня накатывало здесь время от времени. Если бы я не знал точно, что спал в это время в своей постели, то и сам бы засомневался: не я ли убил лирника и профессора, настолько живыми и чёткими были мои ощущения.

И пугали злоба и ненависть, с которыми я на них набрасывался в своих снах.

Может, телепатия? Каким-то мистическим образом чувства убийцы передаются мне, когда я сплю? Или это предвидение?

Знать бы точно, во сколько посещали меня эти сны… и во сколько точно происходили убийства.

И как назло, не с кем поговорить. Момо меня просто не поймёт, он человек простой и конкретный. Мать? Ей и так несладко, нагружать её ещё и моими странными снами… нет. Да и сколько лет мы прожили в разлуке, я её и не знаю толком теперь. Был бы жив отец, можно было бы с ним посоветоваться. Наверное. Я плохо его помню, на самом деле — точнее, помню таким, каким он был по отношению к сорванцу-подростку, а каким он был бы сейчас — не знаю вовсе.

Да мне вообще никогда не с кем было поговорить по душам, с тех пор, как я сбежал из Алунты. В Германии это в принципе не принято, даже в семье, как мне кажется: по крайней мере, в моей семье точно. Жасслин бы только плечами пожала в недоумении, начни я с ней обсуждать такие вещи; в лучшем случае отправила бы к психоаналитику (а в худшем — к психиатру). Дочкам самим от меня нужна была помощь и поддержка, по большей части материальная: купи то, купи сё…

Я привык рассчитывать только на себя и никого не грузить своими проблемами.

— Ты, я смотрю, подкрепление вызвал? — Спросил я Момо, просто для того, чтобы не прерывать разговор.

— Ну да. Вон те двое — следователь с помощником, там у входа — эксперты, видишь, с фотоаппаратами?

— А парень — тот, про кого ты говорил, что пришлют вторым в участок?

— Да нет, к сожалению. Дали временного помощника, на эти два убийства — у него спецподготовка по профилю убойного отдела.

Тут подъехала "скорая помощь", и вылезшие из неё дюжие санитары сначала уложили накрытое с головой казённой синей клеёнкой тело профессора на носилки, а потом, синхронно хекнув, подняли их, отнесли вниз по лестнице, раскачивая и чуть не уронив, и задвинули в свой фургон. Он рыкнул дизелем и медленно покатил вверх, к выезду из Алунты.

— В Ближний Ручей повезли, у нас морг один на весь район там. — Пояснил Момо. — Илию вашего вчера туда же отправил. У них обычно месяцами работы нет, а тут двое сразу.

Он вздохнул, извинился, что надо работать, пожал мне руку и быстрым шагом выдвинулся к следователям.

Наши, поняв, что всё интересное закончилось, тихо переговариваясь, стали смещаться в сторону "Пляжа".

Я потянулся за ними — а что ещё делать в это время в деревне?

11

На берегу было неуютно. С утра дул сильный ветер, шумно размахивая деревьями; не в пример вчерашнему дню, небо было серо-синим от наползших тяжёлых и низких туч, и море глухо бухало в пляж, с шипением откатываясь после ударов. Автостоянка закрыта со всех сторон от ветра — горой, другой горой, домами, гаванью с её высокой волноотбойной стенкой. И то там подвывало и поскрипывало от раскачивающихся платанов, а возле кораблика дяди Стано валялась отломанная от центрального платана ветка толщиной в моё бедро.

Платан — дерево хрупкое, каждый сильный шторм кончается тем, что кому-то приходится ремонтировать крышу — дома или автомобиля.

Ветер, налетающий с моря, неуютно задувал мне за ворот.

Внутри веранды, как и вчера, краснели два прямоугольника газовых обогревателей. Я огляделся и сел поближе к одному из них. Только тут я заметил, что и уютные мягкие диванчики, и низкие столики перед ними сделаны из европоддонов, даже не окрашенных — да что там окраска, их не удосужились ошкурить, чтобы снять заусенцы. В Германии это не прошло бы по санитарным нормам.

Среди публики были знакомые мне люди, но не было тех, с кем я учился в школе. Может, маялись по домам похмельем после вчерашнего? Мне было неудобно подсаживаться и заводить разговор. Как ни странно, и остальные сидели по двое-трое, а не общей кучкой, как я ожидал. Видимо, убийство так подействовало.

Интересно, знают ли они про Илиа?