Чистая речка

– Вас посадят в тюрьму?

– Нет, конечно, – засмеялся Виктор Сергеевич, но как-то не очень уверенно.

– Выгонят из школы?

– Это может быть, но ничего. В клуб пойду работать. В поселке есть клуб. Буду вести там латину для тех, кому за тридцать… Тётьки сразу набегут, через месяц передерутся все… – Он усмехнулся. – Ладно. Прорвемся. Я знаю один способ нейтрализовать Ларису. Но способ тухлый и подлый. И не думаю, что стоит им пользоваться. Может, попробовать с ней просто поговорить? Как ты считаешь?

Я вспомнила, в каком ненормальном состоянии была сегодня Вульфа.

– Она вас любит, да? – спросила я.

Виктор Сергеевич передернул плечами.

– Любила бы, не делала бы этого. Себя она любит и свою любовь. Я так думаю.

– Вы ее бросили?

Он посмотрел на меня.

– Мне жаль, что твое детство так рано кончилось.

Я не стала ему говорить, что мое детство кончилось еще в прошлый Новый год, спасибо пьяному Паше. Или еще раньше, когда я попала в детский дом. Например, когда я по глупости пошла с девчонками освежевывать белок…

– Русенька, отстреляемся как-нибудь. Пока не знаю как… Что у тебя с телефоном, кстати?

– Воспитатель отобрала. Из-за того, что я поехала с вами.

– Ясно…

В дверь заглянул директор. Увидев меня с Виктором Сергеевичем, он просто всплеснул руками:

– Ну, товарищи, нельзя же так! Да вы что!

Я подошла к директору.

– Тимофей Ильич, а если бы Лариса Вольфганговна написала, что я взрывчатку на Красной площади подложила, вы бы тоже поверили?

Директор непонимающе смотрел на меня.

– Брусникина, полгода до выпуска можно как-то потише себя вести? Почему вокруг тебя столько всякой ерунды? То какое-то пальто, то вот теперь громкий адюльтер… Виктор Сергеевич, зайдите ко мне после занятий… А ты сюда не ходи пока, пожалуйста.

– У меня занятия сегодня в пять, – сказала я, чувствуя, как силы у меня кончаются. Невозможно всем объяснять, что я не такая плохая, как они думают.

– Я и говорю – не ходи сюда больше на занятия. Виктор Сергеевич, вычеркните ее из списка. Чтобы проблем у нас меньше было. Все, Брусникина, ты больше танцами заниматься не хочешь, поняла? Разлюбила танцы.

Я посмотрела на директора. Почему он не хочет ни в чем разбираться? Почему он сразу верит плохому?

– Давай, давай, иди, всё! – отмахнулся он от меня, хотя я ничего и не говорила.

Я вышла из танцзала, немножко подумала и пошла на рисование. Сейчас ведь как раз шло занятие. Самое лучшее – это поговорить с самой Ларисой. Мне кажется, она нормальный человек. Просто ее обидели, она кусается. Так часто бывает.

Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула. Народу сегодня было мало, наверно, потому что в школе многие болеют, особенно домашние. Наши вообще болеют меньше. Вульфа сидела на столе, ковыряла ногти с отсутствующим видом. Может, она уже успокоилась? Так случается, когда человек все выскажет. Может, она даже жалеет, что написала заявление?

– Лариса Во… – Я побоялась споткнуться некстати на ее отчестве и произнесла так, как многие ее зовут: – …Валерьевна! – Я остановилась на пороге класса.

Вульфа подняла на меня глаза, подозрительно спокойные, как будто вообще ничего не выражающие. Сквозь запах масляных и акриловых красок я явственно ощутила острый запах корвалола. У нас его пьют многие учительницы, поэтому спутать нельзя.

– Что? – спросила она, улыбаясь.

Улыбка меня даже немного успокоила. Кажется, ее отпустило. Сейчас я ей все объясню, нормальными человеческими словами.

– Я хотела с вами поговорить.

– У меня занятие, жди за дверью, – сказала Вульфа. – Выйди, пожалуйста.

Я кивнула. Ладно, по крайней мере, не ругается.

Я посмотрела на часы на стене. Еще полтора часа до конца. Я так хотела есть, что мне уже было плохо от голода. Может, спуститься в столовую, попросить хлеба… Или потерпеть, выпить еще воды… Дверь неожиданно распахнулась. Вульфа, оглядываясь, быстро вышла из класса, неплотно прикрыла дверь и встала рядом со мной. Я сидела на корточках, увидев ее, поднялась.

– Говори, – сказала Вульфа, щурясь и смотря мимо меня.

На самом деле она вполне симпатичная. Когда стоишь рядом, видишь трогательные веснушки на носу. Только одно ухо все проколото. Вульфа, если и носит, то по одной большой висячей сережке в каждом ухе, а остальные дырки когда-то проколола, по глупости, наверно, и теперь в левом ухе у нее десять или одиннадцать дырок по всей раковине. Очень страшно.

– Говори! – громче и довольно нервно повторила Вульфа. – Что ты хотела сказать?

– Заберите, пожалуйста, заявление из прокуратуры.

– Какое заявление? – как будто удивилась Вульфа.

– О том, что… – Я замялась. А вдруг это не она? Откуда все знают, что это именно Вульфа написала?

– О том, что – что? – задиристо сказала Вульфа. – Что ты, – она понизила голос, – маленькая тварь, спишь с учителем? Это заявление?

Я неуверенно кивнула.

– А зачем я буду забирать заявление? Пусть его посадят. Подонки должны сидеть в тюрьме. Ты еще что-то хотела спросить?

Я посмотрела на Ларису. Ведь есть наверняка какие-то слова, которые она услышит. Только я не знаю какие.

– Лариса Валерьевна…