Чистая речка

Я видела, что звонит Виктор Сергеевич, звонит и звонит Паша. Я убрала звук у телефона. Пусть звонят. Что они мне могут нового сказать? Виктор Сергеевич пускай разбирается с Вульфой. Отчего она так с ума сошла? Может, он неправ, что расстался с ней? Если она его так любит… А Паша пусть отдохнет немного от всех страстей. Он так сегодня бегал, перевозбудился, столько говорил… Главное, чтобы не нашел где-то спиртного и не напился. О Паше у меня душа как-то больше болит, чем о Викторе Сергеевиче, потому что Паша совершенно глупый и беспомощный. Нянькой я его быть не хочу, но я же понимаю, что он из-за меня столько глупостей уже совершил и еще наверняка совершит.

Я сидела-сидела на окне, пока мне не продуло весь бок. Тогда я перевернулась и села на другую ногу. И взглянув на телефон, ахнула. Мне звонила и послала аж два сообщения Анна Михайловна. Как раз сейчас, когда я отключила звук. Значит, так надо было. Но все равно очень приятно, что я ей нужна. Значит, она все продумала и поняла, что я не такая уж плохая. Стала бы она плохой девочке писать? Нет, конечно. Я осторожно открыла сообщения. В первом было только одно слово – «Руся»… Понятно, просто случайно отправила, так бывает. Во втором Анна Михайловна писала: «Руся, здравствуй, как у тебя дела?» И все…

Что мне ей написать? Как можно в сообщении описать то, что произошло? Тут и часа не хватило бы, чтобы просто рассказать. Поэтому я написала вежливо: «Спасибо, хорошо». Я думала, не послать ли привет Андрею… Но не стала. Он меня ВКонтакте почему-то не нашел. Может быть, просто не знает моей фамилии? А мать ему не говорит. Вот не говорит, и все, не хочет, чтобы ее мальчик со мной дружил. И он просто никак не может со мной связаться. Наверно, так.

Я подождала, не спросит ли Анна Михайловна еще что-то. Минуты через две она написала: «Ты здорова?» Как быть? Писать правду? Можно, конечно, сесть и написать большое письмо. А смысл? Придется рассказывать тогда все. И это все ей точно не понравится. Поэтому я написала: «Да, спасибо». Пусть живет спокойно. Я еще подождала. Она ведь может спросить, как в школе, как я готовлюсь к экзаменам… Но Анна Михайловна больше не писала.

Я перевернула телефон и потом вообще убрала его в карман, чтобы зря не расстраиваться. Все равно хорошо, что она написала, хоть и так прохладно. Вон Паше, Лерке, Алёхиной вообще никто не пишет. Шефы же есть не у всех.

На окне было стыло, но в палату мне идти не хотелось. Вообще, я хотела к себе, в детский дом, в привычную обстановку. Приходила тетя Диляра, принесла мне записку с номером больницы, в которую родственники перевезли Ростовцева. Наверно, я найду эту больницу в Интернете и… И не знаю что. Поеду, может быть, туда. А может быть, и нет.

Паша звонил-звонил и резко вдруг перестал. Чем-то другим занялся. Оставалось надеяться, что чем-то полезным.

А Виктор Сергеевич звонил-звонил и потом написал: «Сейчас приеду». Ну уж нет. Я прочитала это, спрыгнула с окна и очень пожалела, что отнесла куртку тете Диляре. Пойду, честно попрошу. Не даст, так придумаю что-то. В сестринской ее не было, надежды, что она убрала куртку в тот же незакрытый шкафчик, было мало. Я быстро заглянула в него. Куртка висела в шкафчике. Вот какая тетя Диляра хорошая, даже не может предположить, что я второй раз за день убегу. Как, правда, ей потом в глаза смотреть…

Куда я бежала, я точно не знала, но что говорить Виктору Сергеевичу, который два часа назад на моих глазах обнимал взбесившуюся от любви и одиночества Вульфу, я тоже не знала. Поэтому на всякий случай решила уйти. Школьные брюки я даже еще не сняла, так что через минуту уже была на улице, благополучно не столкнувшись с тетей Дилярой, выходившей с капельницей из чьей-то палаты.

Я, кажется, поняла, куда меня несли ноги. Ну куда еще! К отцу Андрею, конечно. Удастся поговорить – хорошо. Нет – так просто постою в церкви, может, что-то услышу. Может, как-то прояснится в голове и душе, где сейчас полная сумятица.

Время шло уже к семи, вечерняя служба, если она и была сегодня, кончилась. Подожду его во дворике. Вдруг пройдет мимо.

Я пришла в церковь в самый нужный момент. И сразу поняла, что правильно сделала, что пришла. Иначе бы не увидела отца Андрея, спускавшегося с лестницы своего дома прямо на меня. Спускавшегося задумчиво, неторопливо, никуда на вид не спеша.

– Здравствуй, Руся, думал о тебе, – спокойно сказал он, как будто даже не удивившись, увидев меня. – Ко мне пришла? Говори.

Я стояла молча. Мне было холодно, но не это было главное. Как сказать отцу Андрею обо всем? О Викторе Сергеевиче, о моих сомнениях, о Вульфе, вообще обо всем? О том, что мучает мою душу.

Он тоже молчал, внимательно на меня глядя. Потом вздохнул.

– Ясно, – сказал он. – Значит, это о тебе говорят. – Увидев мой удивленный взгляд, он пояснил: – Деревня наша маленькая, не Москва. Все обо всех знают. Ты и учитель – ведь так?

Я кивнула.

– Знаешь, в дом не пойдем, у меня младшая корью болеет. Ты болела?

– Я не знаю… Не помню.

– Пойдем в церковь. Для исповеди ты не готова ведь, нет?

Я помотала головой.