Чистая Россия

Кесарям тоже хочется не поддержки, а славословий — чтобы подданные считали себя сосульками, которым без крыши не жить. Ишь, куда поехала: это Небеса — крыша, которая стоит без стен, и Бог — Он и без людей Бог. А самый вертикальный кесарь — всего лишь гимнаст на верхушке довольно причудливой комбинации из тысяч людей. Православный мыслитель Владимир Соловьёв описал это как «горизонты шоколадные в вертикальных небесах». Много их — пирамидок из шоколадок, и каждая мнит себя вавилонской башней. А солнышко греет, а шоколадки тают, тают…

Земные царства и делятся на демократические — это где шоколадки понимают, что пирамида власти сложена из них, и складываются в пирамиду на определённых условиях, и на недемократические. Это — где все население запихнуто в морозильник (насчёт «подморозить Россию» — современник того же Соловьёва, Победоносцев). Так что когда в наши дни говорят «американцы поддерживают своего президента» и «русские поддерживают своего президента», полезно помнить: в Америке президента именно поддерживают, и весьма условно, в России же не народ, а президент, не условно, а безусловно, и не страна поддерживает власть, а власть держит страну в морозилке.

Земная власть крайне условна, потому и нуждается в безусловной поддержке, но имеет право лишь на условное сотрудничество. Небесная власть безусловна настолько, что её и властью-то называть не совсем верно — разве что «власть любви». Но это уже поэзия, а не политика. Бог имеет право на безусловную поддержку, но не нуждается даже в безусловном сотрудничестве. Безусловный Бог заключает безусловные договора — безусловные не потому, что с Богом неуместен спор, а потому что Бог никаких условий не выдвигает, а просит одного — поговорить. Бог — Слово, жаждущее общения при любых условиях. Таков и образ Божий — человек. Поэтому Бог и предупреждал насчёт яблока: это было не условие, а граница человечности. Человек становится условен, смертен, когда пытается стать таким же безусловным, как Бог.

Богу милее Иов, который говорит с Богом, а не друзья Иова, которые Бога безусловно поддерживают. Безусловно — и бессловесно, потому что «Слава Богу!» — это не слова, это славословие. Оно, конечно, уместно в общении с Богом, как уместен тост за праздничной трапезой, однако, только пьяница разговаривает одними тостами.

Поклонники власти возглашают тост: «Я верю!» Жванецкий верил Горбачёву, Эренбург Хрущёву, и это ещё из лучших. Иногда за веру в тирана платят и верующие, но чаще — совершенно посторонние люди. Гитлеру верили немцы, а сгорали в Освенциме те, кто такой веры не имел.

Власть хочет тостов, а давать ей следует — поручения. Избрать мэра… Заменить призыв на профессиональную армию… Освободить мелкий бизнес от известно кого и чего… Это всё маленькие проблемы, легко решаемые при определённых условиях. Деспотизм и начинается, когда люди сами отказываются и других призывают отказаться от всех этих маленьких дел, от мелких условий, и требуют безусловно подчиниться воле власти.

А при каких условиях заканчивается деспотизм… Да при любых — лишь бы эти условия выдвигались, а соответствие им проверялось. И это так же верно, как то, что российский деспотизм предпочитает свои безусловные рублёвые триллионы держать в глубоко чуждых ему условных единицах.

ДЫРА ОККАМА

Есть «бритва Оккама»: так называют принцип, который придумал один францисканский богослов из английского городка Оккам. Еще его называют законом экономии (экономии мышления, что еще может экономить человек, давший, как Уильям из Оккама, обет нищеты): «Non sunt multiplicanda entia praeter necessitatem», «не умножать сущности сверх необходимого». Принцип-то изобрели до Оккама, но он так часто и ловко им орудовал, что получил прозвище «непобедимого учителя».

Пользуются бритвой Оккама так: вот это стол, за ним едят, вот это Бог, Ему молятся перед едой, и не нужно еще выдумывать какую-то «идею стола», которая якобы самостоятельно существует где-то в эмпиреях. Бритвой ее, бритвой — и нет «идеи стола». А вот реальный стол, по нему сколько угодно можно резать бритвой, он не исчезнет.

Оккам очень бы удивился, если бы ему сказали, что его бритвой зарежут самого Бога, но именно так и вышло. Об этом повествует легенда об астрономе Лапласе, который-де заявил самому Наполеону, что для объяснения движения планет ему гипотеза о Боге не нужна. На самом деле, реальный Лаплас ничего такого реальному Наполеону не говорил, но легенду уже не вырежешь, красное словцо никакие бритвы не берут, оно необходимо для неверия.

Так с тех пор и ведётся, что бритвой Оккама пользуются все кому не лень. Всё, что говорит противник, режут как излишнее, без своих же идей и солнышко не подымется. А как же могло быть иначе, как можно было в конкретнейшем принципе использовать такое абстрактнейшее понятие, как «необходимый».